в прицеле враг,
А пули, в своего.
Нет цели впереди,
И проиграть обидно.
Всё делаешь не так,
В итоге, – ничего
Как сложно изложить
То, главное, словами,
Когда понятна суть
Но ложь рождает речь.
И с этой ложью быть
Не понятым друзьями,
И слова не вернуть,
И чести не сберечь
Как сладостна мечта,
Когда она далёко.
Но исполненье грез
Рождает пустоту.
Устроен мир не так:
Обманно и жестоко.
И океаны слез
Преследуют мечту.
Как трудно быть собой
Средь ярлыков и масок.
И как манит обрыв,
Где вечность одному.
Где для тебя покой
От изобилья красок:
Спишь, на века застыв,
И счастлив потому.
Проводы Старого Года
Афоня Чулин, – не пришей к звезде рукав,
Бомжара русский, все раздав, что приобрел,
Себя в пространстве новой жизни потеряв,
Судьбы все страшные мученья испытав,
Прохожим жалостным был приглашен за стол:
Шагал по парку пьяненький мужик,
Глядь, – замерзает кто-то на скамье.
«Эй, человек! Ты жив? Идем ко мне!
Не по-людски, то, что ты тут лежишь!
Согреешься, помоешься, пожрешь.
Мы нынче провожаем Старый Год.
Здесь ты замерзнешь, а к утру помрешь.
Давай, вставай, ждет за столом народ».
Афоня встал с подстилки из газет.
Покорно зашагал за мужиком.
Он не в последнюю рванину был одет,
Он не вонял помойкой на весь свет.
Он не был алкашом иль дураком.
Обычный русский, дом свой потерявший,
Похоронивший всех своих родных,
Прошедший ада семь кругов земных,
Не нужный обществу, и в нём изгоем ставший
Они зашли в обычную квартиру,
Застолье. Мужиков пять или шесть.
Хозяин гостя своего представил миру,
И предложил на краешек присесть.
Народ наш добр и широк, и сразу
Афоне двинули тарелку, ложку, хлеб
От вида яств едва он не ослеп,
Плеснули водки: «Выпей, крепкая, зараза,
Но, – после ТОСТА, чтоб не захмелеть!»
Хозяин пузырей на стол доставил, —
За ними, собственно, и бегал он в шинок.
Стаканы каждому наполнил «под глоток»,
И гостю новому он слово предоставил.
Афоня встал: «Простите
