творениях. Но можно ли сказать о каком-либо человеке, что мы знаем его досконально? И, раз уж заговорили, добавим: пожалуй, не существует людей менее свободных и более связанных по рукам и ногам, чем писатель. Он не может идти на уступки в вопросах правдивости, не рискуя изменить самому себе. И если мы будем и дальше следить за беседой нескольких человек, как следили до этого, то целью нашей будет все та же (как выяснится в конце – совершенно необходимая) правда жизни.
– Так вот, приготовление начинки – дело столь же важное, как и шпиговка, – продолжал книжный агент. – Не знаю, как там другие – ведь сколько домов, столько обычаев, – а я поступаю так: первым делом беру белый хлеб, яйца, жир, зеленушку-петрушку и все такое, но самое главное – дальше. Попробуйте как-нибудь, господин Ковач. Дальше берем зимнюю салями, мелко нарезаем, но совсем-совсем мелко, чуть ли не растираем ее. Понимаете? Зимнюю салями. Именно так, как я говорю. Вам и в голову такое не приходило, не так ли?
Тем временем к столу вернулся изготовивший шпритцер трактирщик и, усаживаясь, подтолкнул столяра локтем.
– А чеснока уважаемый господин добавил? – кивнул он в сторону Кирая.
– Добавил, дружище, как же без чеснока. Даже больше, чем вы полагаете.
– Ну зачем же больше? Нужно класть ровно столько, сколько необходимо. Верно, господин Ковач?
– А я от души положил, лишь бы вам угодить, господин разумник.
Ковач обратился к хозяину трактира:
– Вы салями кладете в начинку?
– Вы что, шутите?
– А я, представьте, кладу. Как вам это? – спросил книжный агент. – Вам не нравится?
– А конской колбаски грешным делом не добавляете? Или зельца? А может быть, камамбера?
– Не добавляю. А вот мелко нарезанную, измельченную салями кладу. Вы знаете, как это вкусно? Пробовали когда-нибудь? Если нет, то надо не возражать, мой дорогой друг, а ценить советы более искушенных людей.
– Так что вы делаете с камамбером?
– Он говорил о салями, – вмешался Ковач.
– Ах да… Ну тогда с салями?
– Измельчив, кладу в начинку. Разминаю вместе с белым хлебом и вареным яйцом. Понимаете?
– Оно, может, не так уж и плохо, – заметил Ковач.
Швунг потянулся за стаканом, и взгляд его упал на Дюрицу.
– Нет, вы полюбуйтесь! – вскричал он, ставя стакан обратно на стол. – Вы полюбуйтесь на этого… на этого…
Часовщик покачивался, откинувшись на спинку стула, щурил глаза и смеялся.
– Чему вы радуетесь опять? – спросил книжный агент. – Ангела увидали или другое что нашло? У вас мог бы сам сатана поучиться, если бы увидал теперь вашу физиономию. Что вы ухмыляетесь, скажите на милость?
Дюрица, покачавшись на стуле, спросил:
– А что, нельзя?
