Для пояснения важности этой цели он и приехал в Тросли…
…В тот вечер Франкон удалился в отведенные ему в монастыре покои и долго читал, стараясь успокоить нервы. Текст книг был с недавно введенными в употребление знаками препинания, что облегчало чтение, а книги любимые – Пифагор, Порфирий, Платон. Франкон бережно листал страницы прекрасных книг, но в суть написанного не вникал – мысли прелата были далеко.
Такого поражения он еще не испытывал. Чем обернулась его речь? Позором, провалом, неприязнью к нему, оскорблениями. Собравшиеся не поверили епископу Руанскому, называли его шпионом Роллона, подосланным, чтобы сорвать их реформу и втянуть в войну, дабы у Роллона возник повод разбить их. Франкон надрывался, крича и оправдываясь Тщетно. Его столкнули с кафедры, едва не поколотили. Благо, что рядом оказался этот суассонец с обезображенным лицом, успел вывести его из зала капитула.
Епископ устало опустился на ложе, жесткое по суровому монастырскому уставу, вздохнул, вспомнив свои роскошные перины в руанской резиденции. И так захотелось поскорее вернуться домой, в Нормандию! Прикрыв глаза, он вспоминал, как блестит Сена, бросая блики на своды быков моста в Руане, как воркуют на галереях сада почтовые голуби, пригревшись на солнышке, или какой восхитительный вкус зажаренных в масле креветок, которых так готовить умеют только в Руане. И еще с нежностью подумал о маленьком мальчике Гийоме, которого ему давали понянчить, когда рыжая красавица Эмма посещала резиденцию епископа на острове посреди реки.
Франкон вспомнил, как этот Гийом описал его нарядную ризу. И при этом очень серьезно глядел на епископа. При этом воспоминании прелат улыбнулся. Он был старым одиноким человеком и очень привязался к ребенку, которого в буквальном смысле принял из лона матери.
Гийом был очень похож на Ролло – сероглазый, с покатым лбом и русыми прядями мягких волос, коротким прямым носом. Для столь маленького дитяти он был на редкость серьезен, даже с серебряными безделушками играл с самым сосредоточенным видом.
– Он, как Исусик на иконах, никогда не улыбается, – порой волновалась Эмма. – Словно знает, что ему уготована нелегкая участь.
Однако Гийом все же улыбался. Дарил свою улыбку, как награду. При этом на щеках его расцветали ямочки и он становился удивительно похож на Эмму.
Франкон вдруг вспомнил, как перед самым его отбытием в Тросли, он, как было заведено, трапезничал в обществе Эммы и конунга. Тогда он спросил свою духовную дочь, не желает ли она что-либо передать знатным родственникам? Но Эмма лишь равнодушно пожала плечами. Франкон понимал ее обиду. Эта рыженькая сделала, казалось невозможное – заставила непримиримого язычника Ролло признать, что наследник Нормандии будет христианином. Однако это ни к чему ни привело, и для Каролинга с Робертином она по прежнему оставалась нормандской шлюхой.
– Что мне до них? – сухо говорила Эмма. – А Ролло мой муж, я не стану унижать его предательством.
