находилась Америка. С любопытством следя за манипуляциями Егора и его железной руки, наконец, сказал:
– Вот они денег стоят, наверное?
– Как хорошая немецкая иномарка, – неконкретно ответил Егор.
– Забавно: протезы американские, а стоят как немецкие?
– Цифр не скажу – протезы достались в подарок. А вот обслуживание точно сумасшедших денег стоит.
– Нихуяси, кто ж такие подарки делает? Мне б так!
– Американские коллеги… – сказал Егор, и тут же добавил. – Лучше жить без подобных презентов.
– Хочешь горячего чаю? – неожиданно предложил Песков, окончательно пробудившись и усевшись на скрипучей кровати, как птица на жердь.
– Есть чайник?
– Небольшой термос, – уточнил Песков. – Организм я молодой, встаю по ночам, пожрать… – объяснил он. – Дома так делал. Пожрать, конечно, нету, но, тут и кипятку будешь рад.
Соглашаясь, Егор кивнул.
– Я из Воронежа. А ты? – получил Егор в руки чашку вместе с вопросом.
– Москва.
– Никогда не слыхал… А где это? – неожиданно признался Виктор, казалось, искренне, но тут же расплылся в шутливой улыбке. – Шутка такая!
– Егор улыбнулся сквозь парящую чашку.
– Я здесь уже третьи сутки. Думал, день-два и сменим локацию. Ни шиша! Смерть, как надоело ждать – пора бы уже на передовую!
– А лет тебе сколько? – спросил наконец Егор.
– Двадцать три, – подул в свою Песков. – А что? А тебе?
Егор внезапно осознал, что новый сосед, несмотря на отзывчивость и доброжелательность, был навязчивым прилипалой, как некоторые люди, и уже изрядно утомил. А может, препятствием была чрезмерная, как непреодолимая пропасть, разница в возрасте, на дне которой лежала разбитая вдребезги опытность жизни Егора и разочарование в ней.
– Тридцать шесть, – признался Егор, на мгновение ощутив себя сначала сильно старым, затем – в возрасте Песка, припомнив, что в свои двадцать три тоже оказался на войне, также пил чай, курил под дырявый свод ротной палатки, бесстыдно мог заговорить с едва знакомым человеком, без сожалений дубасил солдат, и даже, как будто ощутил еще не ампутированные руку и ногу. Неожиданно подумал о Кате. Представил как за это время подрос сын и постарели родители. Почувствовал, как неприятная тоска защемила что-то в груди. И также быстро, за миг, осознал горечь всего происходящего с ним сейчас. Так и застыл, ссутулившись, на кровати с чашкой в бесчувственной руке.
Ротный Жорин появился в карантине ровно в восемь.
– Готов? – спросил он как обычно спрашивают перед экзаменом, и добавил. – Идем, комбат ждет.
Егор бойко поднялся и суетливо пошел следом, но уже на лестнице тяжело преодолевая пролеты двух этажей, будто серьезные препятствия, почувствовал шаткость. Спуск на протезе по лестнице был немногим легче подъема в силу конструктивных особенностей протеза, но сейчас это было чувство совершенно иного порядка.
