в ту же секунду назвался он, словно ждал этого вопроса всю тяжелую бессонную ночь.
– Честно признаюсь, – сказал комбат, – я не очень понимаю, что с тобой делать? Ты, молодец, конечно, приехал. Настроенный, вижу, решительно. С виду не глупый и, верю, знаешь не понаслышке, что здесь творится – война… Ты же воевал?
Егор кивнул.
– Чечня?
Егор кивнул снова.
– И конечности потерял на войне? Подрыв?
– Да, – выдавил из себя Егор, чтобы не казаться безмолвным болваном.
– Сказали, опытный сапер… Саперы нам, безусловно, нужны… Но, как так вышло? – мотнул головой Ходаренок, глазами указав на руки.
– Ошибся, – обычно, без сожаления, признался Егор.
– Ошибся… – раздосадовано повторил Ходаренок. – И вот, ты здесь… Не боишься ошибиться второй раз? Зачем тебе это? Только давай честно, без геройства: не сорок второй год на дворе, не Москва в огне, и ты – ну, никак не Маресьев…
– Бис – моя фамилия, – согласился Егор.
– Да к черту твою фамилию! – беззлобно сказал Ходаренок, как если бы его прервали на полуслове. – Как ты собираешься воевать безрукий и безногий… Тьфу, прости, Господи! – извинился Ходаренок, то ли за то, что вспомнил черта, то ли представил оторванные конечности, или наоборот, отвратительного вида тело без них, то ли за то, что никак не получалось подобрать нужное характерное для безрукого и безногого человека слово, необидное, но емкое, способное заменить любое из тех, что бессовестно лезли на язык. – Ну? Как ты представляешь себе это? Харчи варить и то две рученьки нужны… – вдруг ласкательно и бережно заговорил комбат. – Согласен со мной?
– Не согласен… – негромко, но довольно чётко сказал Егор. – Вы меня разубедить хотите? Или в Маресьеве заинтересованы больше, чем в сапере, потому что танцоры требуются? А может, повара? – с трудом сохраняя ровность голоса, сказал Бис. – Я не по этой части… И вот, мои ноги! – помогая руками, Егор вывалил протез из-под стола на соседний от себя стул, – а это руки! – громыхнул он протезом по столу с силой, не рассчитав высоты, что Жорин вздрогнул и шумно выдохнул, будто успел за это время задремать. – Может, мне «Барыню» станцевать в доказательство своей нормальности?
– Спасибо. Не надо… – растерялся Ходаренок. – Мне, конечно, плевать, чем ты мотивирован на войну, но раз ты здесь, значит, нет плана делать это в одиночку. Про вашу спецназовскую идеологию, про «боевую единицу» я недавно слыхал… – заметил комбат маленький фрачный знак на лацкане куртки, – только ты пришел к нам, а мы, как подразделение, как единый боеспособный живой организм, должны быть уверены друг в друге, поддерживать плечом и огнем, и доверять на все сто процентов, на триста шестьдесят градусов! А как – в случае чего – другие смогут доверить тебе свои жизни, в том виде, в котором ты сам уязвим? Подставиться самому – полбеды, подвести ребят – последнее дело, осознаешь?
– Осознаю, – произнес
