думаю,Есть для стихов Элизиум
Не в нашей, людской,
Но в божественной памяти.
Там живут они,
Пока мы сгораем.
По ночам
Мы дышим их светом.
Я знаю,
Есть для стихов геенна
В черной неиссякаемой памяти.
Там,
Мерцая, словно гнилушки,
Лишенные света,
Кажутся светом,
Ибо горшей мэки
Не ведает даже Девятый круг.
1977
«Опасаюсь детей…»
Опасаюсь детей.
Им все впервой.
Спросят (как палец прищемят дверью):
«Почему висите
Вниз головой?
Вы разве летучие мыши
В пещере?»
Дети, кто любит ночь?
Спатки, прятки, рай простаков.
Вот два надежных крюка.
Дети, кто любит день?
Вот истэпленная кирка,
Измочаленная кирка,
И на дорогу
Огарок неугасимой свечи.
1977
Рождение времени
Дом в три окошечка смыло.
Разлив, раскат.
Зачем нужны очи Сивиллы?
Видно до самых Карпат!
Здесь!
Оно еще здесь, это время.
Холод. Умерли птицы.
К железу пристыли пальцы.
Кто ослеп,
Я или Солнце?
Или оба вместе?
1977
«Задернутый пленкой птичий глаз…»
Задернутый пленкой птичий глаз —
Небо весны,
Небо надежд.
И я тихонько воткну
Веточку с белой куделью
В Землю – Большое гнездо.
1977
«Подружились…»
Подружились,
Посестрились,
Росли,
Цвели
И состарились вместе
У времени на закорках.
Никто,
Больше никто на всем белом свете
Не прочтет ее, так как я.
Никто меня не прочтет,
Строка за строкой
И между строк,
Как эта книга
Читала меня.
19 августа 1977
«Дурной чудотворец…»
Дурной чудотворец —
Черный оборотень пламени —
Коснется храма перстом:
Вместо купола
Черная вмятина.
Коснется звезд:
Поперек груди птичий насест.
Коснется глаз:
Бельма латунные.
Коснется чести:
Мелкая месть.
Присохли к небу луны безлунные.
Доверимся корню.
Он знает, где верх.
Доверимся времени.
Только ему —
Оттого, что лишь свет
Поборает свет.
Лишь тьма поборает тьму.
21 августа 1977
«Жили-были…»
Жили-были
Маленькие глиняные человечки,
Величались: «Мы – настоящие!»,
А им отвечали: «Вы – недобитки!»
Тарарах
