заметке была фотография: на земле рядком лежат проржавевшие каски, в них воткнуты и горят свечки. Аристарху будто иголкой в сердце ткнули: вот все, что осталось от человека – проржавевшая каска и воткнутая в нее горящая свечка.
– Глянь-ка, Господи, разве снова танки идут? – поет последние строчки песни Аристарх. – Дело было под Вязьмой, в сорок первом году…
– А… Это про наших дедов…– разочарованно тянет мужик. – А про Афган есть?
– Про Афган нет…– признается Аристарх.
– А можешь написать про наших, дворовых пацанов, ни за что погибших? – спрашивает мужик. – Так написать, чтобы лучше Розенбаума. Чтобы помнили и об этой войне…
Аристарх помнил. Как собрали в спортзале все старшие классы, и директриса объявила о вводе в Афганистан ограниченного контингента. Зал был под завязку – человек двести школьников, учителей. Все молчали, не зная, как отнестись к новости. И так же молча разошлись. Потом стали приходить тревожные вести – скупо, отдельными строчками ТАСС. И все чувствовали, что творится неладное. Аристарха эта беда миновала, а вот друга детства затянула. И когда тот чудом вернулся домой живым, мать не сразу узнала сына – похудел, почернел, на лице только глаза. И ни одного слова о том, что пережил, никогда и никому.
– Не знаю, – честно отвечает Аристарх.
«Интересно, написал кто-нибудь об Афгане нечто глубоко личное и честное, от первого лица? – думает он. – Как Ремарк о Первой мировой. Или как Астафьев о Великой Отечественной. Или как Толстой про оборону Севастополя. Или Афган – одна из забытых русской литературой войн? Как финская или Халхин-Гол… Да что Халхин-Гол… Разве о войне с Германией 1914–1917 есть что-то достойное масштаба этой трагедии? Пара пронзительных зарисовок в книжке Зощенко. Хотя есть «Красное колесо» Солженицына… Слишком много войн для одной страны. Удивительно, как вообще уцелела страна. Родина – мать-и-мачеха, что цветет предательски желтым…»
18. Дар
Старушка с клюкой подходит, достает кошелек, протягивает Аристарху деньги, тот отнекивается:
– Спасибо, не нужно…
Та смотрит прямо в глаза, молчит. Требовательное движение рукой – мол, бери!
– Да не нужно же, бабуль!
Не уходит.
– Вы же не слышали даже, как я играю… Может, луплю по струнам аки… не знаю кто. А вы мне свои кровные!
Смотрит строго, как учительница первого класса на нерадивого ученика, молчит, ждет.
– Но…
Ждет. Вот что ты будешь делать? Аристарх с неловким чувством берет мелочь. Как будто на паперти постоял, но ведь нельзя же обидеть, не взять дар.
– Спасибо.
Бабушка уходит.
«В старости жизнь с опаской понятна – малые силы лишают веры в завтрашний день, – думает Аристарх, глядя, как дарительница, едва ковыляя, заходит в метро. – А вот жизнь с оглядкой в молодости… Или в зрелом возрасте… Типа от многия мудрости? Зачем рваться делать большие дела, строить большие планы на завтра и послезавтра, если завтрашний день так
