в низах самое страшное, что стыд, и дающих возможность людям, боящимся смерти, говорить, что они не хотят сражаться по идее. (Бурные, продолжительные аплодисменты. Возгласы: «Браво»). Мы боремся с ними, сколько есть силы у нас. Эта анархия слева, этот большевизм, как бы он ни назывался, у нас, в русской демократии, пронизанной духом любви к государству и к идеям свободы, найдет своего врага. (Аплодисменты). Но еще раз говорю: всякая попытка большевизма наизнанку, всякая попытка воспользоваться ослаблением дисциплины, она найдет предел во мне, (Бурные, продолжительные аплодисменты). Когда я скажу, что настал час защиты свободы, поверьте, никого не останется, кто бы осмелился возражать нашей воле6…
Опыт этих месяцев показал, что, все то, что создано было случайно, иногда, судорожно, иногда недостаточно продумано, ныне подлежит пересмотру и правильному введению в рамки как прав, так и обязанностей каждого служащего и несущего службу в русской армии. И, господа, то, что теперь многие ставят насчет революции, это была сила стихии, а не игра сознательной воли злых сил революции. И это видно из того, что все, чем потрясаются и возмущаются нынешние возродители армии, все проведено до меня и помимо меня и их руками. (Голоса: «Правильно»). Это была стихия, это был только процесс распада старых связей и случайной наспех постройки. Этот успех был нужен, иначе вся эта огромная масса, материала после падения деспотической военной власти распылилась бы. Она была удержана в своем стремлении распасться. Теперь эта черновая работа, будет превращена в беловую. Все будет поставлено на свое место, каждый будет знать свои права и обязанности, но будут знать свои обязанности не только командуемые, но и командующие. (Аплодисменты. Голоса: «Правильно»). Не только будут знать свои права бывшие безграничными командующие, но также и командуемые. И комиссары, и комитеты, и дисциплинарные суды будут сохранены… (Аплодисменты преимущественно на местах военных представителей) 7»181.
Бурная театрально-эмоциональная речь премьер-министра длилась почти два часа. П. Милюков описывает все это так: «Многие провинциалы видели в этой зале А. Ф. Керенскаго впервые – и ушли отчасти разочарованные, отчасти возмущенные. Перед ними стоял молодой человек с изумительным, бледным лицом, в заученной позе актера. Выражением глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело, целыми периодами повышался до крика и падал до трагическаго шепота, размеренностью фраз и рассчитанными паузами этот человек как будто хотел кого-то устрашить и на всех произвести впечатление силы и власти в старом стиле. В действительности он возбуждал только жалость. По содержанию речи, за деланным пафосом политической страсти, стоял холодный расчет, как бы не сказать слишком много в одну сторону, не уравновесив произведеннаго впечатления немедленно же в другую»182.
Государственное совещание. 12—15 августа 1917 года. (Стенографический отчет). Москва, Ленинград, Госиздат, 1930, стр. 1 – 3, 2 – 4, 3 – 6, 4 – 7, 5 – 10—11, 6 – 13, 7 – 14—15.
Милюков П. Н. История второй русской революции. Т. I. Борьба буржуазной и социалистической революции. Выпуск 2. Корнилов или Ленин? София, Российско-болгарской кгигоизд-во, 1921, стр. 127—128.
