сделала пару шагов назад. Скотт посмотрел себе под ноги и спустя секунду поднял голову. Его лицо было слишком серьезным. Я пятилась, пока не наткнулась спиной на скалу. Когда он оказался возле меня, я выставила вперед руку, но он сжал мое запястье и отвел вниз. Его пальцы поднялись по руке, к плечу, шее, наконец, задержались на скуле легким прикосновением
– Убери руку, – сказала я как можно спокойнее, но голос все равно дрогнул.
– Давай поговорим, – тихо сказал Скотт и спрятал руки в карманы.
Он неотрывно смотрел на меня, и мое сердце ритмично перепрыгивало через возникавшие на пути ямы. Все проваливалось, все летело к черту! Он не имел права!
– Ты не можешь. Вот так… Сейчас… – мое дыхание сбилось, прерываемое немым плачем, хотя из глаз не пролилось ни слезинки. – Ты бросил меня. Бросил!
Он попытался что-то вставить, но меня нельзя было остановить. Воспоминания нахлынули на меня, заставляя прочувствовать снова тот ужасный день.
– В комнате никого не было… Ты хоть представляешь, каково мне было? Ты не отвечал мне! Тебе было плевать!
– Мне никогда не было плевать! И, к сожалению, мне не плевать даже сейчас, после всех попыток тебя забыть. Я пытался! – Скотт сорвался на крик. Он хотел убедить в этом меня, или себя? – И ты все-таки предпочла его!
– Ты исчез, не попрощавшись, – прошептала я сквозь зубы, чувствуя, как трясется подбородок, и дрожь сползает спазмом вниз по горлу.
– Ты дала понять, что у меня нет шансов, – он мягко взял меня за руку, и я шагнула ему навстречу.
– Я не успела тебе объяснить, – я почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы. Мне захотелось бессильно опустить голову ему на грудь, чтобы его руки снова обняли меня, как прежде, вопреки всем причинам, по которым этого нельзя было делать.
Нельзя…
– Прости меня, Лу. Я очень виноват…
– Разве теперь это имеет значение? – отмахнулась я и прислонилась к скале спиной.
Между ним и мной по-прежнему оставалось ничтожно мало пространства. Но его недостаток большое не давил на кости, не рождал привычного волнения от присутствия Скотта в моей зоне комфорта, не внушал надежды и не подпитывал радость. Мне было очень плохо.
– Ты, правда, счастлива с ним?
– Я не знаю, – мне не хотелось ему врать.
Было так странно – желать вывернуть душу перед человеком, который несколько раз собственноручно тебе ее скрутил в тугой, неразвязываемый узел.
– И ты вряд ли можешь что-то сделать…
– Могу.
– Есть вещи, которые нельзя исправить, Скотт.
– Нет таких вещей… Просто помоги мне, – он склонил голову на бок. – Хоть немного…
– Я не знаю, – повторила я эхом.
Соленая пена, лопаясь, таяла на песке, как моя уверенность в чем-бы то ни было. Я злилась на себя за то, что простила его. Злилась, что до сих пор к нему что-то чувствую.
Скотт
