том и расстались. Окружающие посмеивались.
– Ты очень хорошо сегодня выступил, – сказал пьяница третьему.
– Ты тоже неплохо, – сказал третий. – Жаль! – добавил задумчиво. – Я думал, этот чин – человек и составит с нами троицу. Но понял, что не созрел он еще для такого, чтоб меж нами посредствовать.
– Святого духа в нем недостает! – согласился старик с лицом ангела-пьяницы. – Только где же нам третьего найти, чтоб человек был? Перевелись люди, как я погляжу.
– Похоже на то, что людей настоящих нонче маловато стало, – согласился тот, который был на беса похож. И они отправились искать человека, который бы составил с ними троицу: у них были свои планы.
Магия жизни
Вот как окунешься в нашу жизнь, хлебнешь забвения в грязной пивной, а пусть даже и в чистоте, и затоскуешь, заскорбишь: Куда подевалась вся магия жизни? Где узорчатые колонны, тайные книги, ходы и зеркала… Очарование и волшебство вещей? Как получилось, что угасла тайна жизни; убогим и одинаковым серым и уродливым стали жилище, уклад и быт… Как поверить, что магия жизни вся ушла в человека, такого же серого и уродливого? Как поверить, что за этой тусклой наружностью имеется душа, в которой сосредоточился сон жизни? А снаружи осталась лишь мутная, некрасивая обертка жизни.
Катил Андрей Петрович в автобусе домой и все себя спрашивал: “Кто это такие были, эти двое? Неужели правда встретил он тех, кто отвечает на вечные вопросы? А с другой стороны, откуда в таком мерзком алкаше такие мысли. Неспроста! – убеждал он сам себя, не в силах поверить в чужие возможности, сильно выше собственных: наружность вроде та же, и пиво пьет, а, На Самом Деле, не пьяница это, а светлый ангел… Как в такое поверить?”
Даа! разобраться на деле, кто мы такие, так и в ангела поверишь: потому что разве есть в нас понятие об истинной сути. Привычка одна, тонкий такой ледок, а чуть не так ступишь – и провалился в жуть. Да если попросту задуматься уже страшно, скажем, не было тебя тыщи лет и не будет Никогда! Это ж сон какой-то получается, если начнешь вдумываться и в себя смотреть. Ну какое отношение моя поющая душа и приподнятое сознание имеют к этой плоти, втиснутой в железный гроб на колесах? Ведь мысленно я и на Луне успею побывать, пока домой трясусь в общественном передвижении. Как же это яви удается нас так запутать и привязать к себе?
* * *
Размечтался Андрей Петрович, не подавая виду, стал воображать иные жизни, картины перебирал приятные, пока ехал в плотно набитом железном автобусе в направлении своей жилплощади. Ему повезло, и он сидел. Оттого и возможность была помечтать втихомолку. Те, что стояли, тискали друг друга и осуществляли экзистенциализм: иностранную философию остроты существования. Чувство бытия у плотно стоявших было сильным. Мечта тут не требовалась.
У сидевших этой остроты, конечно, не было, но отвращение содержалось не меньшее. Вот так и катили, чертыхаясь, притиснутые, потные, сдавленные, проклиная эту жизнь… Может, среди стиснутых вынужденно в единство,
