нельзя! Загубил уже, что было хорошего, что Господь дал, всё, конец! Всё что осталось —смерть, но она не в твоем праве! Понимаете?
Матвей Лукич благодушно улыбнулся, наблюдая, как судорога волна за волной накрывает собеседника:
– Ладно, я тебе помогу, не ссы!
Потом лукаво глянул из-под бровей:
– Может вернешься? Поедешь назад в город. Тебя там, видно, хватились уже. Опять будешь по улицам ходить, в постели своей засыпать-просыпаться. Женщина будет тебе борщ варить!
Приступ прошел. Виктор вытер холодный пот. Некоторое время дышал часто, смиряя спазм внутри. Потом трясущимися руками взял кружку, отхлебнул чаю.
– Вернуться? – он, наконец, успокоился и говорил медленно, – а вы меня как убивать будете?
Матвей Лукич помолчал. Поставил кружку на землю. Обвел взглядом место, где они сидели, и продолжил неспешно:
– Возьму твой ремешок. Он у тебя, вижу, подходящий.
Виктор посмотрел на свой брючный ремень. Черный «Лакост» – подарок той, чьё имя память отказывалась удерживать, был еще нов и крепок.
– Привяжем его вон к тому суку, – Матвей Лукич показал на невысокую крепкую сухую ветку ближней сосны, – петельку крепим вот так, – он показал пальцем под своей нижней челюстью, – так у тебя кадык ломаться не будет, и больно не будет. Ты присядешь на чурбачок, а я тот чурбачок резко и быстренько уберу. Всё! Петля надежная, назад ходу нет! Сначала будет трудно дышать, не мучительно, а так, как во сне бывает. Потом круги перед глазами, темень – это ремешок сонные артерии сдавит, – и бай-бай! В смысле, баю-бай!
– Понятно, – вяло отозвался Виктор и спросил, – зачем так, а не ножом или камнем по голове?
– Затем, – наставительно объяснил Матвей Лукич, – самоубийство и без признаков насильственных действий. Когда найдут тебя, никому и в голову не придёт подумать о другом. Найдут, дело в папочку положат, тесёмочки завяжут. Значит и моё дело закончится. Ты у меня последний. Мирон был вторым. Только оттащу его подальше от берега. Его тоже не найдут. Первого мы с Мироном в лесу закопали. Тоже не найдут. Ещё хочешь поговорить?
Витька совсем замаялся тянуть его от костра.
– Давай тикать, дед, – шептал он горячо в ухо, – остров большой, я знаю где спрятаться! Остров спасёт, остров не выдаст! Тикаем, дед!
Накатила усталость, ноги отяжелели, словно вросли в землю. Руки от слабости не удержали кружку, и она упала, расплескав остатки чая на сухую траву. Тепло от костра окутывало и накрывало дрёмой. Он как-то сразу изнемог от разговора, ему захотелось спать. Ещё он подумал, что не ел очень давно. Где-то в рюкзаке есть хлеб, нужно бы принести. Но сам он не в силах. Кого попросить – то? Витьку или Матвея Лукича?
– У меня хлеб в рюкзаке, – тихо сказал он, – есть хочется. Принесите кто-нибудь. Пожалуйста.
XII.
Он поднял глаза. Мальчишки
