рукой:
– Пусть твои холопы его хорошо стерегут, гостей дождемся и отвезем арапчонка к царице.
Гости в имении Соснова появились неожиданно. Большое облако дорожной пыли, поднятое отрядом всадников, приближалось к барскому двору. Зырян уже различал белые крылья за спиной у седоков, железные шлемы, закрывавшие обветренные суровые лица польских гусаров. Развеваемый ветром коронный штандарт польского короля Сигизмунда говорил Зыряну, что гости к Соснову пожаловали непростые.
Зря он оставил Кочубейку одного. Поляки наверняка знают, чей это шут.
– Пропал малец! – с сожалением и в то же время с яростью буркнул Зырян.
Вызволить арапчонка из лап поляков никаким образом не получится. Много их слишком. Около пятнадцати всадников.
– Вооружены, черти, до зубов, – усмехнулся Зырян, рассматривая спешивавшихся поляков.
Кирасы начищены до блеска, словно зеркала. В ножнах – карабелы, за поясами пистоли с резными рукоятями. На голове – шлемы с плюмажами. Экие ляхи франты. Ничего, собьют с вас московиты спесь.
«Как же спасти арапчонка?» – крутилось в голове беглого казака. Страхи и надежды, словно язык колокола, звонко ударялись о железо и отскакивали прочь, чтобы, поддавшись инерции, вновь вернуться и ударить в набат.
Польский ротмистр Садкевич тяжело слез с коня. Поправив шапку с цветастыми перьями, он обвел пристальным взглядом двор Соснова и рявкнул смердам:
– Коня примите!
Из толпы дворовых выделился тощий мужичонка, который тут же бросился к поляку и принял у того поводья. Худая нестриженая борода смерда вывела поляка из равновесия, и он не удержался, чтобы отвесить дворовому пинок, но, не дотянувшись, поляк подвернул ногу и сам чуть не оказался на земле.
– Курва! – злобно выругался Садкевич.
Смерды тихо хихикнули. Касым бросился к поляку, чтобы помочь ему, но поляк, подняв руку, остановил его.
– Не надо, – пробурчал он. – Сам.
Соснов кивнул поляку головой. Поляк ответно принял приветствие и, осторожно переступая с ноги на ногу, двинулся к хозяину. По пути он бросал кривые взгляды на имение Соснова и постоянно употреблял слово «курва». Других ругательств этот знатный поляк, видимо, не знал.
«Хорошее имение, ладное», – думал про себя поляк, бросая взгляды на избы дворовых. Не будь Соснов другом царя Димитрия, спалил бы имение ко всем чертям – и дело с концом.
Остановившись напротив Соснова, поляк искоса посмотрел на Касыма, затем – на смердов, что сгрудились за спиной у барина.
Поляк деловито поправил красный кафтан, ремень, за который были заткнуты пистоли с резными рукоятями, пригладил длинные усы, словно он казак запорожский, а не лях из Брнова, и полез в полы кафтана.
– Письмо везу царице Марине, – прогундосил ротмистр.
– В Тушино царица, – хрипло ответил Соснов. – Чего в письме-то?
Поляк подозрительно посмотрел на Соснова, но все же буркнул в ответ:
– Сие
