и тигр имеет минуты милосердия; но этот бесчувственный, неумолимый взор, выражающий одно мертвое равнодушие, не обещал никакой пощады.
– Господин офицер! – продолжал иностранец, – если жалость вам неизвестна, то подумайте, по крайней мере, что вы хотите отправлять в эту минуту должность палача.
– Да, я желал бы быть палачом, чтоб отсечь одним ударом голову всей вашей нации. Посторонитесь!
– Одно слово, сударь, – прошептал едва слышным голосом раненый. – Прощай, мой друг! – продолжал он, обращаясь к своему секунданту. – Не забудь рассказать всем, что я умер как храбрый и благородный француз; скажи ей… – Он не мог докончить и упал без чувств в объятия своего друга.
– Жаль! – сказал кавалерист, – он не трус! И признаюсь, если б я был на твоем месте…
– И полно, братец! Все-таки одним меньше. Теперь, кажется, осечки не будет, – прибавил офицер, взглянув на полку пистолета. Он взвел курок…
– Остановитесь! – вскричал Рославлев, выбежав из-за куста и заслонив собою француза. – Это ужасно! Это не поединок, а смертоубийство!
– Кто вы? – спросил офицер, опустив свой пистолет.
– Такой же русской, как вы.
– В самом деле? Что ж вам здесь надобно?
– Спасти этого несчастного отца семейства!
– Право? То есть вам угодно стать на его место?
– Да! – вскричал Рославлев. – И если вы хотите быть чьим-нибудь убийцею…
– Хочу, сударь! Но прежде мне надобно кончить с этим кавалером Почетного легиона!
– Стыдитесь, господин офицер! Разве вы не видите? он без чувств!
– Но жив еще. Позвольте!..
– Нет! – сказал Рославлев, взглянув с ужасом на офицера, – вы не человек, а демон! Возьмите отсюда вашего приятеля, – продолжал он, относясь к иностранцу, – и оставьте мне его пистолеты. А вы, сударь! вы бесчеловечием вашим срамите наше отечество – и я, от имени всех русских, требую от вас удовлетворения.
– О, если вы непременно хотите… Помоги ему, братец, дотащить до дрожек этого храбреца. А с вами, сударь, мы сейчас разделаемся. Русской, который заступается за француза, ничем его не лучше. Вот порох и пули. Потрудитесь зарядить ваши пистолеты.
Иностранец перевязал наскоро руку своего товарища и при помощи кавалериста понес его вон из леса. Меж тем, пока Рославлев заряжал оставленные французом пистолеты, офицер не спускал с него глаз.
– Не обедали ли вы вчера в ресторации у Френзеля? – спросил он наконец.
– Да, сударь! Но к чему это?..
– Не трудитесь заряжать ваши пистолеты – я не дерусь с вами.
– Не деретесь?..
– Да. Это было бы слишком нерасчетисто: оставить живым француза, а убить, может быть, русского. Вчера я слышал ваш разговор с этим самохвалом: вы не полуфранцуз, а русской в душе. Вы только чересчур чувствительны; да это пройдет.
– Нет, сударь, права человечества будут для меня всегда священны!
–
