испытал большие трудности в получении доступа к военным планам и обеспечении их соответствия дипломатической ситуации. Тем не менее он поддерживал отстранение канцлера от контроля над армией и флотом, поскольку это может привести к вмешательству рейхстага в дела стратегии, что, по его мнению, было чрезвычайно опасно для национальной безопасности. И если канцлер не имеет необходимых полномочий для координации военной и политической линий, возможность их согласования есть только у императора.
Кроме того, если говорить об иностранных делах, представлялось маловероятным, что французы когда-нибудь забудут или простят поражение 1870 года и утрату Эльзаса и Лотарингии. По словам Гамбетты, даже если они никогда не говорили об этом, то всегда думали. Социалистические лидеры Либкнехт и Бебель и Карл Маркс в Лондоне считали аннексию серьезной ошибкой. Бисмарк не хотел брать франкоговорящую часть Лотарингии, но военные вынудили его смириться. Позже он утверждал, что постоянно пытался заставить французов простить Седан, как после 1815 года они простили Ватерлоо. Но та самая война, которая казалась ему приемлемым, если не желательным решением целого комплекса трудностей, как выяснилось после ее завершения, создала другой ряд трудностей, ничуть не менее серьезных. С 1870 года и далее Германии приходилось держать Францию в изоляции и потому поддерживать хорошие отношения со всеми остальными странами. Альтернативой был риск войны на два фронта. Успех этой политики был напрямую связан с взаимоотношениями между оставшимися державами. Если две из них ссорились и каждая требовала поддержки Германии, та, что считала себя лишенной такой поддержки, немедленно становилась потенциальной союзницей Франции. Ситуация еще более усложнилась не самым очевидным результатом 1870 года. Объединение германских народов в единое государство имело одну зияющую брешь: оппозиция Пруссии и Габсбургов процессу сделала невозможной включение германцев, живших в Австро-Венгрии. Но пример Германии неизбежно придал импульс подъему национальных чувств в Восточной Европе. Габсбурги не сумели вызвать у своих подданных верность Австрии, так же как стереть из их памяти верность прежним хозяевам. Речь идет не только о германцах, но также о мадьярах, чехах, поляках, сербах и т. д. Любое принявшее широкие масштабы требование самоуправления на национальной основе в перспективе являлось несовместным с эффективным функционированием и даже угрожало самому существованию Австро-Венгерского государства. В 1867 году мадьяры установили самоуправление в Венгрии; перспективы австрийских германцев поддерживать превосходство над славянами представлялись сомнительными. Слабость Габсбургов и жажда французами реванша в перспективе оказались роковыми для международных аспектов урегулирования Бисмарка.
Однако лишь немногие немцы считали внешнюю угрозу главной опасностью, угрожавшей новой империи. Это явствует из факта, что, хотя большинство немцев было
