здесь людей, которых он много лет не видел, целая галерея лиц из жизни матери и его собственной, в большинстве изборожденных морщинами и изъеденных временем.
Почему все эти люди здесь, что им нужно? Дети обычно упрекали его в циничном взгляде на человеческую природу, но Улав-то знал лучше. Собственно говоря, он был реалистом, и только.
Он поздоровался с Юханом Григом, давним Вериным издателем и членом правления САГА, бледным, измученным, что неудивительно: ему же диагностировали недостаточность надпочечников. Когда-то Юхан был другом и собутыльником, но ведь все дружбы со временем становятся лишь блеклой тенью того, чем были когда-то, разве не так?
Неподалеку сидели за столиком старые политики. Улав всю жизнь был социал-демократом. Нет, он не симпатизировал Рабочей партии в целом. Мечты о золотом времени и поворот к гимназической сентиментальщине не вызывали у него уважения. Но тем важнее бывали встречи с кем-нибудь из по-настоящему ответственных взрослых в доме на площади Янгсторг[28]. А какие еще у него были возможности? И были ли, собственно говоря? Правые? Ну уж нет, хозяев вилл и злобных мелкотравчатых коммерсантов он презирал, пожалуй, почти так же, как мелкие партии, принимать их всерьез никак нельзя.
Но где Ханс? Улав прошел по залу дальше, мимо эркера и музыкального салона, и вдруг сбоку послышался женский голос с северонорвежским выговором:
– Фалк. Не могу не сказать, что я восхищаюсь вами.
Комплимент незамедлительно поднял ему настроение. Он повернулся и шагнул навстречу говорившей.
– Приятно слышать, тем более в такой день, как этот.
Перед ним стояла элегантная женщина лет семидесяти – короткая стрижка, ожерелье поверх черной водолазки, на лице выражение скорби.
– Соболезную, Улав Фалк, глубоко соболезную, и вы, конечно, сделали очень много…
Он изумленно воззрился на нее.
– …но, чтобы не усугублять возникшую неловкость, скажу прямо: мои слова относились к Хансу Фалку.
Только теперь Улав заметил Ханса, который стоял за колонной, в нескольких метрах от них. Пружинистым шагом тот подошел к женщине, чуткими руками мягко взял за плечи, наклонился поближе, глядя на нее этаким целительским взглядом. Видимо, личных границ для него не существовало.
– Большое спасибо за добрые слова. Я слышал лофотенский диалект?
– Точнее, москенесский. – Она зарделась.
– Люблю северян! – воскликнул Ханс и развел руками, народ аж попятился. – В своих разъездах я часто думал о том, как сильно радушие и житейская мудрость Северной Норвегии напоминают Ближний Восток. Вы, слава богу, не чета южанам.
– Я знаю, что когда-то, еще интерном, вы работали во Флакстаде. Мой отец тоже был врачом и знал Веру Линн.
– Мы говорим о самом докторе Шульце?
Улав забеспокоился, как всегда, когда окружающие оказывались более осведомленными,
Штаб-квартира Рабочей партии располагается на площади Янгсторг в Осло.
