такого дара не только не отказываются, а обязательно принимают с поклоном. А если в нем говорит не самомнение, то, опять же, предложение высказано в таких выражениях, что отказаться совершенно невозможно. Что это, как не навязчивость? К чему она? Неужто добрая застольная беседа может стать таким основательным фундаментом?..
А почему – нет? Не потому ли, я слыхал, Пушкин легко сходится с самыми разными людьми?
3
Я тороплюсь по лестнице, полы шубы заплетают ноги, словно бегу в воде. Загривок жжет горячий пот, стекающий из-под бобровой шапки. Хватая ртом тепловатый коридорный воздух, долго звоню в дверь. Наконец по ту сторону шаги, дверь распахивается, на пороге сам Рылеев.
– Кон-дра-тий, на-ко-нец-то, – медленно, по-рыбьи, выговариваю я.
– Здравствуй, Фаддей! – друг взъерошен, серьезен. – Как ты?
– Да я с ума схожу! Что происходит? Я извозчика не нашел, все от канонады попрятались, пешком шел. Сначала на Сенатскую, потом сюда.
– Я тебя ждал.
Я делаю шаг вперед.
– Мне сейчас некогда, – перегораживает путь Рылеев.
– Ты же говоришь – ждал?
– Знал, что придешь. Но ко мне тебе нельзя, – Кондратий отстраняет меня чуть-чуть назад. – Погоди.
Сам скрывается в квартире и тут же выныривает с толстым портфелем, словно заранее заготовленным.
– Со мной кончено, а ты должен жить, Фаддей, и сохранить вот это! – с нажимом сказал Рылеев.
Я заглядываю другу в глаза, мне жарко, тошно, ноги слабеют.
– Кондратий, эх… что же сделать?
– Что – я сказал, больше нечего, – Кондратий обнял меня одной рукой, потом оттолкнул другой и быстро закрыл дверь.
У меня брызгают слезы – какие бывают в детстве от внезапной острой боли или обиды. Я закусил руку и сдержал озверелый крик.
Чего на лестнице-то кричать?
***
– Фаддей, Фаддей! – позвал тихий голос. Я прянул к нему, помня сон, но голос был не Кондратия, а жены.
Это Леночка гладила меня по щеке и тихо звала.
– Ты кричал. Тебе приснилось плохое… Подать воды?
– Да, спасибо, Ленхен.
Только ответив жене, я окончательно пришел в себя и почувствовал, что весь мокрый, только пот против сна не горячий, а холодный. Это мост из сна в реальность – липкий, противный, как сам сон. Давно этот кошмар не снился. Надо бы свечку поставить да молебен заказать на помин души раба Божия Кондратия… Чего пришел тревожить? Кто звал?.. После казни долго каждый день снился, и больше всего эта последняя встреча. Я почувствовал боль, посмотрел на руку и увидел следы зубов. Бывало, что и в кровь прокусывал. Леночка обязательно хлопотала, перевязывала, разговорами увещевала. Вот и теперь принесла воды, пошептало что-то ласковое, подала сухую рубашку.
– Спасибо, друг мой, ты спи, мне уже хорошо.
Ленхен,
