кстати. Я обедать собирался, не хотите ли присоединиться? – просто сказал он.
– С превеликим удовольствием, – я принял приглашение через короткую паузу, – только распоряжусь.
Признаться, в эту секунду я пытался понять причину приглашения: внезапный порыв или замысленный расчет?
Я нашел в коридоре Сомова и отдал ему гранки с наказом проследить правку и сообщить Гречу, что сегодня, верно, уже не буду. После вернулся к гостю.
– Так едем, у меня и извозчик готов, – сказал тот.
Пушкин велел ехать к «Доминику». Дорогу мы потратили на болтовню об общих литературных знакомых. Пушкин был оживлен, сплетни его, казалось, искренне забавляли. В ресторане Александр Сергеевич спросил отдельный кабинет.
– Читаю в глазах ваших, Фаддей Венедиктович, род того удивления, какое бывает при том, когда певчий бас в литургии дает петуха.
– Не скрою, Александр Сергеевич, удивлен, но с приятностью.
– Считаю, что нам следует ближе быть знакомыми, ведь мы люди одного круга.
– Безусловно. Русская литература для нас…
– Правда ли, что ваш батюшка весьма родовитый дворянин?
– Что?.. Да. Наш род известен с конца XVI века. Основателем считается севский часник Василий Григорьевич. Старый князь Карл Радзивилл был опекуном моего отца, когда тот остался сиротой.
– А Радзивилл – королевского рода! Вот видите: хоть мои предки и постарше ваших, мы вполне можем ладить? – подмигнул мне Пушкин.
– Трудно понять, когда вы шутите, Александр Сергеевич, а когда – серьезны.
– Почти всегда серьезен.
– А мне кажется – напротив. Или вы все свои шутки дарите мне?
– Не обольщайтесь… Икры хотите?
– С удовольствием.
– И шампанского.
Пушкин заказал закуски, три перемены, сверх того шампанского, много вина и просил меня не беспокоиться.
На первых закусках разговор затих, Пушкин выказал жадность к еде, словно пропостовал неделю. Расстегаи были особенно хороши, белужья икра свежая, а красная чуть солона. Пушкину нравилось все, все хвалил, над всем причмокивал толстыми чувственными губами.
Первый тост подняли за литературу.
– Литература – призвание ваше, – молвил Александр Сергеевич, – но ведь начали вы с военного поприща; впрочем, как многие. Но когда вам пришло в голову это занятье?
– У нас в корпусе был театр, стихи писались, – сказал я. – Да и военную карьеру мою в России, честно говоря, оборвала, в какой-то мере, литература: я же сатиру на полкового командира написал. На гауптвахту попал, но тем дело не кончилось. Впрочем, бывают и совершенно обратные карьеры, – закончил я рассказ.
– Как это? – заинтересовался Пушкин.
– Знал я двух молодых поэтов, которым пришлось идти в бой именно во искупление своих стихов.
– Расскажите, расскажите!
– Извольте.
