у тебя за дело и где, но не мог бы ты глянуть, как дома? Тебе ведь не страшно, ты же сам почти…
«…Тварь», – закончил про себя Фар.
– Я бы сам поехал, – тараторил Талек, – сидеть уж невмоготу, нутром беду чую, да только как жену оставить-то? Детей?
Он замолк. От его взгляда Фару стало не по себе.
– Посмотрим, что можно сделать.
– А возвращаться ты через Пеньки будешь, а? Ты, если можешь, вернись, я… Не скажу никому, я…
– Я не знаю, Талек, как будет. Но что смогу – сделаю.
Лицо Талека исказилось до ужаса странной и болезненной гримасой – он, кажется, пытался улыбнуться.
– Л-ладно, спасибо, пойду я, забот невпроворот, удачи, – скомкано бросил Талек и ушел.
Фаргрен постоял, поглядел ему вслед и вернулся к отряду.
– Едем? – спросил Лорин.
Все уже сидели верхом. Фар молча кивнул и вскочил в седло.
– Кто это был? – полюбопытствовал Рейт, когда они выехали из селения.
– Старый знакомый, – хмуро ответил Фаргрен. – Слушайте, он сказал, с самых северных деревень нет никаких вестей. И дальше на север болтают вроде как о Тварях.
– Как давно?
– Не знаю. До сева к нему должна приехать сестра. Но еще не приехала.
– Хорошо знаешь эти места?
– Да, – коротко ответил Фаргрен, не желая вдаваться в подробности.
И почему он не умеет морозить голосом, как Мильхэ?
Фар ехал и думал. Не о задании, не о семье Талека, не о Тварях. А совсем о другом.
«Ирма, Ирма… – повторял он в мыслях имя сестры, и сердце будто начинало биться сильнее. – Увидеть бы ее. Хоть одним глазком».
Вскоре после того, как отряд выехал из Пеньков, дорожная земля размякла, развязла, стала цепляться за лошадиные ноги, плевать грязью и словно тянуть назад.
«Дальше дорога, наверное, совсем испортится», – подумал Фаргрен.
Мысль его резко скакнула к сестре, и он ужаснулся: Ирма теперь порченая. Жива, но вряд ли счастлива.
Ведь порченых – тех, с кем случилась страшная беда в детстве, – считают приносящими несчастье. Порченых не любят. Не так, конечно, как оборотней, но… От снасильничанных детей отказываются, от украденных, проданных в рабство и потом каким-то чудом вернувшихся домой – отказываются. От осиротевших в малолетстве, от получивших страшное увечье, от почти растерзанных зверями… Отказываются. Отказываются и прогоняют. Ведь раз в самом начале жизни случилась такая беда, то нет на них божьего благословения. И все, с кем они будут близки, тоже этого благословения лишатся. А кто хочет быть несчастным?
Раньше Фар никогда особенно не думал о порченых. Хватало своих горестей. Но теперь…
Как же жила Ирма все это время?
«Талек сказал, травница ее вы́ходила, – вспомнил он, – значит, ей помогли, не прогнали».
Может, у нее все не так плохо?
Глава 2. Дополнения и поправки
