ничего не слышал. По шевелению губ я отчётливо смог прочитать только одно слово: «Павлик». Он настойчиво произносил моё имя. Потом стал кричать так же беззвучно и всем своим видом показывал, что я должен следовать за ним. Безмолвный крик и зовущее движение истерзанной осколками руки заставили меня очнуться, и я, насколько было возможно в тот момент, сосредоточился.
Я не чувствовал ни ног, ни земли, и тогда я ещё не знал, что осколок мины угодил в рот и что рассеченные губы вывернулись наизнанку и из меня текла сладкая кровь. Бежать в таком состоянии было легко, словно по облакам. Так можно было передвигаться только во сне, но это был не сон. Удивительное состояние. Я плыл по мягкому травянистому полю, а затем по тропе вьющейся вдоль огорода. Мимо пустых грядок, круглых вишнёвых деревьев и оград, обтянутых старой рыболовной сетью.
Тропа была длинной, вязкой и какой-то ватной, в то же время пружинящей, а движения были замедленными и плавными.
На самом деле всё происходило гораздо быстрей, как это бывает в настоящем времени. Но я был в другом времени, в другом пространстве, где все предметы и я сам имели иную структуру.
Если бы я смотрел на себя со стороны, как бегу с поля, что за огородом, потом по тропе и через двор до калитки, а от калитки до дороги – это ещё метров пятнадцать, то наверняка бы заметил, что времени на это ушло две-три минуты.
Точно помню, что я бежал долго. Две минуты тянулись как двадцать, а может быть больше. Неторопливое время давало возможность рассмотреть второй план и даже третий, а ещё все те подробности, которые раньше не заслуживали внимания. Всё, что было до этого момента обыденным, сейчас представлялось необыкновенным, красивым. Тысяча жарких жал вонзалась в горло, и я готов был умереть, только бы не чувствовать жажды. Именно жажды, потому что хотелось пить, и это желание было страшнее всякой боли. Собственно, боли-то не было никакой.
Сестра стояла у открытых дверей дома, когда я медленно пробегал мимо. Она схватилась за голову.
Вот снова предо мной лицо брата и снова безмолвное, но уже тихое и менее испуганное шевеление губ: «Павлик. Павлик…»
За спиной хлопнула калитка, брат стоял у дороги. Первая проезжавшая мимо машина резко остановилась. Повезло, ведь машин на дороге в то время было немного. Это был старенький автомобиль, какие можно было видеть в те годы. Водитель оказался более чем расторопным, ему не нужно было что-либо объяснять. Очередной случай в городе – опять пацаны взорвались. Он уже выскочил из машины, с поспешностью открывал дверцы и усаживал нас на задние сиденья, а я всё ещё слушал визг тормозов. Назвать цвет автомобиля с точностью не могу, кажется, он был солнечного цвета и такой яркий, что закружилась голова.
Потом земля стала вращаться, а у меня во рту оказался раскалённый уголь. Немилосердно он прожигал меня насквозь. Я не принадлежал себе, и не по своей воле опрокинулся навзничь, а потом ещё раз и ещё, и тогда меня закружило и понесло в опустошённое,
