некогда разбираться, всё списывалось на характер, и я замкнулся в себе. Мама с утра до вечера – на работе, отчим – тоже, а в школе слишком много детей, чтобы обращать внимание на каждого.
Классы были большие, не менее тридцати человек в каждом. Мальчиков и девочек примерно поровну. Бывало, вызовут к доске, а у тебя из-под ног земля уходит. Стою перед всеми и не знаю, куда глаза спрятать: все так и таращатся на моё уродство. Учительница спрашивает, а я знаю что ответить, но молчу. Опущу голову и горю от стыда. Особенно были невыносимы сверлящие взгляды девочек. «Ну вот, ещё один невыученный урок. Когда это кончится? Садись», – скажет опять учительница, расписавшись красным в дневнике. Двойка – это ничего, главное, быстрей сесть за парту. Ничего, думал я, когда будут письменные задания, тогда всё и исправлю. Контрольные и самостоятельные работы я любил, а они всегда выручали.
Годы шли, мы незаметно росли, переходя из класса в класс. По мере взросления шрамы мало-помалу разглаживались. Девочки задерживали глядели на меня дольше обычного, с некоторыми я иногда общался. Разумеется, инициатива исходила не от меня.
Они делились на две категории: одни были добродушными и стремились при случае побаловаться, а другие, наоборот, агрессивными без всякого повода. Я не знал, что являлось причиной такого недружелюбия, но дистанция между нами соблюдалась неукоснительно. Конфликтов не было, но и симпатий друг к другу мы не проявляли. Первое утверждение не требует доказательств, потому что я ни с кем не ссорился, а вот второе проверить опытным способом невозможно. Именно симпатии могли быть естественным раздражителем. С трёх сторон меня окружали мои девушки. Разумеется, имена их произносить не буду и опущу кое-какие подробности. Одна из них сидела впереди с моим школьным другом В.Ю., справа во втором ряду; вторая – не помню с кем; а третья – рядом со мной. Мои девушки не знали о том, что они мои и не узнают никогда, если не прочтут эту повесть.
Обратите внимание на то, что я их не называю бабами, а мог бы. Внутренний мир школьника, независимо от того в каком классе он учится, гораздо богаче внешнего, предназначенного для всеобщего обозрения.
Про себя я мог называть нравившуюся девочку как угодно. В моих о ней размышлениях она была самой лучшей, самой красивой, и, конечно, она была настоящей принцессой, но это оставалось в моём сердце, куда доступ для всех был закрыт. Когда же мы общались с пацанами или бузили всем классом, то прекрасная принцесса и прочие русалочки назывались просто и лаконично – бабы.
Сложно быть объективным в полной мере, описывая свои чувства и переживания в столь юном возрасте, но я стараюсь не вносить в воспоминания суждения взрослого человека. Однако слова, о которых я тогда не имел представления, а если и знал, то не мог ими пользоваться, приходится применять. Иначе не получится повествования. В то же время некоторые слова, применяемые нами в детстве, приводят меня сейчас в недоумение.
С какого возраста мы к ним так обращались – не помню. Возможно, с первого
