выходной. Сценической работы не будет. – Он слегка улыбнулся и ласково дернул меня за мочку уха. – Сегодня можно пошалить. Только не на сцене, Ари. Мне очень хочется, чтобы до премьеры у тебя с Махамом установилось перемирие, иначе я выпорю вас так, что оба научитесь думать о деле, – серьезно добавил Халим и отвесил мне легкий подзатыльник.
Предупреждение я воспринял без лишних споров и, вспомнив о своем наставнике, бросил взгляд в коридор в дальнем конце зала:
– Не знаешь, куда пошел Маграб?
Халим шумно выдохнул и слегка поник:
– Наверное, роется в моей библиотеке. Когда у нас нет возможности обсуждать одну интересную историю, твой учитель предпочитает заниматься раскопками. Сбегай посмотри, только не забудь о нашем разговоре. Пусть гнев старика утихнет. Не подливай масла в костер.
Он похлопал меня по спине, и я побежал в кабинет, на ходу крикнув «спасибо». Дверь была чуть приоткрыта, и я просунул в щель голову. Из темного угла доносилось раздраженное бормотание. Ну да, насчет настроения Маграба Халим не соврал. Я тихонько постучал по косяку костяшками пальцев:
– Можно войти, риши?
– Ого, с чего это я вдруг удостоился почетного титула?
– Ты ведь мой наставник, Маграб, – вздохнул я, пытаясь сохранить улыбку.
Учитель промолчал.
Я засопел, понимая, что сейчас лучше поступиться гордостью и попросить прощения. Вроде бы ничего сложного, однако подростковый апломб и дерзость никто не отменял.
Чем я отличался от обычного мальчишки? Добавь к этому месяц упражнений с гранями восприятия да занятий по фехтованию… Словом, я считал, что оснований для уверенности в себе у меня хоть отбавляй.
Однако настоящий лицедей должен чувствовать публику, так что я наступил своей песне на горло и смиренно вошел в кабинет.
Маграб и не подумал оторваться от книжки. Сидел, лениво листая страницы и просматривая текст, лишь слегка изменил позу – иначе и не скажешь, что он ощутил в комнате чье-то присутствие. С шуршанием сухой бумаги перевернулся еще один лист, заскрипела потертая кожаная обложка.
Тяжело сглотнув, я заговорил:
– Маграб… Риши…
Многие сыплют извинениями, нимало не смущаясь, однако, чем быстрее они выскакивают, тем хуже их принимают. Тут все дело в искренности, а вовсе не в словах. Все это само собой, вот только во мне зрел внутренний раздрай.
Конечно, на крыше я поступил неправильно, но за моими действиями не стояло ничего, кроме любознательности. Жутко хотелось больше понять о плетениях! Маграб и сам поощрял подобное стремление к знанию. В любом случае я отдавал себе отчет, что час назад повел себя не так, как от меня ожидали.
Вновь зашелестела бумага. Маграб молчал, уставившись в книгу.
– Риши, прости меня!
Он убрал палец со строчки, но глаз не поднял. Чего же еще хочет учитель, ведь я извинился? Наверное, надо объяснить, за что именно.
Я
