посвященной двадцать третьему февраля.– А у кого-нибудь, кстати, есть морская болезнь? – вдруг спросила Ира. Мы с Димой переглянулись.
– Я здесь моря-то не вижу, – ответила я, – но вообще, когда я в детстве ездила в Анапу, во время шторма меня укачивало в море.
– Тогда готовься, – вздохнул Дима, – эта ракета будет минимум часов пять-шесть плыть.
– Да ракета ходит, – отозвалась я. Мой дед служил на Тихоокеанском флоте, и от него я слышала это постоянно, – а плавает – сам знаешь что.
– После завала конструкций я именно этой субстанцией и являюсь, – Дима еще раз вздохнул и посмотрел куда-то вдаль. Ира попыталась сдержать смех, но было похоже, будто она задыхается.
– О, вон и наш транспорт! – все так же почти безразлично промолвил Дима, показывая на судно, приближавшееся к пристани. То ли спросонья, то ли из-за бесконечной пелены дождя сначала мне показалось, будто к нам мчится дореволюционный колесный пароход из какого-то бунинского рассказа. Я понадеялась на то, что скорость у ракеты будет соответствующая ее названию, и что морская болезнь никого из нас по дороге не свалит с ног. Горстка студентов, которые держались как-то в стороне от нас – видимо, боясь наших вечно голодных и уставших красных глаз с огромными мешками под ними – начали о чем-то болтать. Как только ракета остановилась у пристани, они вдруг оживились не хуже цыганского табора, прибывшего на новый стан, подхватили свои вещи и ринулись на борт. Мы зашли последними.
Димка элегантным движением подхватил наши сумки, закинул их на плечи и, пробивая нам дорогу, пошел вперед. Мы с Ирой переглянулись, беззвучно засмеялись и через пару секунд были на борту ракеты.
– Земля, прощай! В добрый путь! – закричал Димка и замахал рукой панораме города. Вид действительно открывался красивый и необычный, учитывая, что я впервые в жизни смотрела на него с этого ракурса.
– Ну, ты еще платочек надуши и маши им, царевна Забава, – захохотала Ира. – «Я выйду замуж только за того, кто построит Летучий корабль!»
– Я женюсь только на той, которая сдаст за меня конструкции! – торжественно парировал Дима.
Внезапно мы притихли, увидев на борту уже знакомую нам фигуру – высокий и грузный седовласый старик в клетчатой рубашке и полосатой кофте (сочетание грозило вызвать у меня отслойку сетчатки глаз) был нашим преподавателем по геодезии Копановым. Три года назад мы проходили с ним летнюю практику, и все, что осталось от нее в моей памяти – это бесконечные мошки, комары, жара и металлическая крышка от нивелира, которую украл какой-то бездомный, живший за забором у полигона. Хотя, конечно, я лукавлю – еще мне запомнилось, что все измеряли и высчитывали мы с Ирой, в то время как Дима истуканом стоял с рейкой в руках. Я помнила, что однажды, перебираясь через трубы теплотрассы, мы наткнулись на лежащую на утеплителе дохлую крысу, и что геодезист, чтобы не стоять с нами на жаре, иногда убегал в свою каморку есть вареную картошку. И надо сказать, я его не осуждала. Еще нам,
