лицо, над которым для создания нужного образа поработали визажисты.
– Ты накрасилась?
– Не сама. Это было нужно для фотосессии.
– Сотри всё. Прямо сейчас.
– Я не хочу. Я собираюсь выглядеть так до самого вечера. Мне нравится, – вообще-то я чувствую, что моя кожа не может дышать. Фактически задыхается под слоем из тональных средств, пудры и румян. А макияж глаз слишком яркий, когда мне ближе что-то едва заметное и нежное. Это ещё хорошо, что в этот раз обошлось без искусственных ресниц, хотя у меня бывало и такое. В процессе ты ими восхищаешься, но, когда приходит время возвращать лицу естественный вид, ты начинаешь проклинать эти дурацкие пучки, не желающие поддаваться прилагаемым усилиям.
Так что я не в восторге от того, как выгляжу в данный момент. Это словно не я. И мне доставит огромную радость стереть тени, тушь и всё остальное, что было использовано, но только не на условиях Райана Андерсона. И не тогда, когда его претензии лишены всякого смысла. Учитывая то семейное фото, на котором его жена точно не выглядела, как женщина, проявляющая экономию в вопросе использования косметики, всё это просто смешно. Смотреть на меня со словно ненавистью и при этом одобрять аналогичный внешний вид супруги, выходя с ней в свет… это не иначе, как двойные стандарты. Вот только я не могу сказать об этом. И, тем не менее, жду, когда он повторит приказ. Поскольку это то, что всегда происходит, когда в его голове поселяется навязчивая мысль. Неважно, понимаю я её или нет, это не входит в перечень забот мерзавца. Он просто стоит на своём, пока не получает желаемое. Но сейчас… сейчас к моему невероятному по силе удивлению он скрывается в моей спальне без продолжения своей риторики. И тем самым впервые изменяет самому себе. Неужели хочет трахаться больше, чем спорить?
Войдя в комнату вскоре после него, я обнаруживаю его сидящим в моём светло-зелёном кресле сбоку от шкафа. Чувствую некоторую враждебность и гнев и вижу их в том, как вытянутые руки сжимают подлокотники до побелевших костяшек пальцев. Мне страшно пытаться так или иначе достучаться до души, которой у Райана Андерсона, возможно, и нет, или спрашивать, что мне делать, и зачем он тут, если вопреки обыкновению не срывает с меня одежду, и я просто сажусь в изножье кровати. Тишина заставляет думать, что в ней и заключается ключ к пониманию всего происходящего. Что миллиардеры иногда, наверное, тоже хотят не слышать ничего, кроме неё. Давая ему это, моё дыхание становится совсем бесшумным, и, если бы не движение грудной клетки, я бы посчитала, что вообще перестала вдыхать и выдыхать.
– Я надеюсь, что больше никогда не увижу тебя такой. Ты поняла меня, Моника? – к тому моменту, когда холодный, ожесточённый голос называет моё имя, я, конечно, не забываю, что в одном пространстве со мной находится Райан Андерсон, но вроде как чувствую притупление вызываемых его близостью эмоций и ощущений. Но они мгновенно возвращаются обратно, и я храбро встречаю взгляд, который заставляет мои соски напрячься.
– Да,
