обнаруживая себя стоящей у широкого то ли барьера, то ли прилавка, в готовности номер один – справиться со стихией. Подбадривала себя: «Да ведь и мечтать не смела! Приблизиться к этой невероятной – снизу доверху бутафорщине, из-за которой зрители то и дело проливают совсем не бутафорские слёзы. Стать соучастником тонкого вдохновенного обмана – под названием театр».
Вообще, театр, самый первый в её жизни, ошеломил Надю ещё в нежно-детсадовском возрасте, когда они приходили туда с мамой. Позже, уже школьницами, их с подружкой после спектакля охватило вдруг отчаянное любопытство – что там у него внутри, у этого театра, кто там ещё остался в домиках с янтарно-леденцовыми окошками, и что они там делают? Мало им было сцены с её видениями. А откуда они там всё брались, как? Это вам не начинка внутри конфеты. После экскурсии на кондитерскую фабрику весь класс знал, как конфетное «тесто» отливалось в формы и запеленывалось в разноцветные одёжки-фантики.
Театр – не одна сцена. Это-то и будоражило, толкало на авантюру. Вместо раздевалки понеслись со свистом вверх-вниз по лестницам, по коридорам мимо остальной публики, опять по лестницам, и вот, через одну дверь, сами не зная как, проникли в другой коридор, где уже никакой публики. Только десятки дверей, которые они со страхом – не столь уж страшным, сколь озорным – приоткрывали. Рюши, перья, россыпи блёсток, гирлянды пуантов, гроздья пачек – настоящих балетных пачек, висящих пачками. И полумрак гримёрных, и их запах – запах тайны и волшебства…
Фея, обёрнутая газовым облаком, небрежно дымящая длинной-предлинной сигаретой в мундштуке, смотрит телевизор. Настоящий сказочный принц в чёрном бархатном камзоле и шелковой блузе с бантом – за фанерным журнальным столиком с телефонной трубкой в руке.
Увидев двух очумелых девочек, принц, в свою очередь не на шутку очумев, прижал трубку к бархатной груди и испуганно прошептал: «Девочки, вам кого?!»
Кого-кого! Да им же никого, да им просто… Попятились и бросились бежать, не сговариваясь, отпихивая друг друга, будто кто-то гнался за ними, катились с лестницы, чуть не переломав ноги, повизгивая от восторга: ведь каким-то чудом занесло их в самое потайное место в театре, в запретное место – в закулисье! В конце лестницы чуть не сшибли с ног какого-то мальчишку, а он-то что здесь позабыл?!
Отыскать ту заветную дверь позже, во взрослости – не тут-то было! Может, она и была на месте. Только всё портила табличка «Посторонним вход воспрещен!» Возможно, её повесили после набега двух восьмилетних девочек, а возможно, была она всегда, да её не заметили в тот раз – из-за малого роста.
«И вот теперь я здесь, тоже в особенном месте – в том самом, с которого, страшно сказать… начинается театр». Русская неблагозвучная «вешалка» переделалась в иностранный «гардероб», но суть-то осталась. И в том, куда в конце концов занесла её судьба, даже не спросив, Надежда, помимо удивления и некой неловкости, ощущала и другое: что-то определенно начинается, и происходить это «что-то» будет… немного
