может помочь, о всех его возможностях и связях я мог только догадываться, но они – возможности и связи – без всякого сомнения были.
Но даже нашей мелочью заниматься спокойно не давали. Все началось с того, что в ДК сменился директор. На месте добродушного и сговорчивого алкоголика появился проштрафившийся комсомольский вожак, вылетевший из системы за какую-то провинность – неприятный, какой-то липкий парень лет тридцати. Звали его Андрей Иванович.
– Ничего себе… – констатировал он, познакомившись с нашим хозяйством. – А в кассу вы, ребята, сколько платите?
– Пятьдесят рублей, – сказал я твердо и посмотрел в глаза новому директору.
– Пятьдесят в кассу и… все? – потрясенно спросил он.
– И все, – подтвердил я. – Все как договаривались.
– Устно договаривались? – спросил он.
– Устно, – сказал я. И уточнил: – По-джентльменски, Андрей Иванович.
Андрей Иванович скептически хмыкнул.
Через пару дней к нам в клуб заглянул совершенно трезвый Кузьмич и поведал, что возглавляемый им клуб кинолюбителей прекращает свое существование. Потому что. Кузьмич был грустен и тих.
– Этот новый хрен приказал? – спросил Валерка.
Витя в это время в салоне отсутствовал, он вообще редко появлялся, он был весь в хлопотах, связанных с переездом.
– Этот, – мрачно сказал Кузьмич.
– Все понятно, – сказал я.
Дело было плохо. Другое место, конечно, тоже можно было найти и без особых проблем, но… Во-первых, народ уже привык и шел к нам по старой памяти, игнорируя конкурентов, а на новом месте пришлось бы по новой набивать клиентов. А во-вторых… за этот видеосалон мы уже бились с превосходящими силами противника и даже проливали кровь. За него порезали Федю Комара, отлупили Витю, да и мне слегка досталось. И что же, спасовать перед каким-то типком, много о себе возомнившим? Показать слабость? Это было совершенно неприемлемо.
А еще через несколько дней к нам зашел Васильич, бывший на тот момент завхозом.
– Все, ребятки, – сказал он. – Поступила команда вашу филармонию сворачивать. До конца месяца работаете, а там… – Васильич развел руками.
– Ладно, Васильич, – сказал я. – Еще не вечер. До конца месяца может много чего случиться.
– Вы имейте в виду, – понизив голос сказал Васильич, – он хочет вас убрать, чтобы своих запустить. Чтобы кино и музыка так и остались, только без вас. Ферштейн?
– Спасибо за информацию, Васильич, – сказал я. – Ладно, будем думать.
Попытка переговорить с новым директором еще раз ничего не дала.
– Ваша деятельность не по нашему профилю, – объяснил он мне. – Вообще, по правилам, я должен был обратиться в соответствующие органы… Понимаете? Но я этого не сделал. Так что извините, ничем не
