кого-то привязать… И запомни главное: уебки двигаются по своей траектории, по своим законам. И это ты в них влетаешь, а не они в тебя. Если, условно, с тобой кто-то что-то делает без твоего ведома, ты – объект. А нам всем хочется быть субъектами.
Подходим к бару, оплачиваю алкоголь. Идем дальше.
– Давай ближе к делу, Варвара. Для ребенка удовольствие – материнская грудь, он жаждет ее и улыбается, как только источник наслаждения заходит в комнату… – тормозит. – Слушай, а когда у меня в руках напиток, ты вдруг перестала плестись и ускорила шаг, чтоб я подавился. Хорошо-хорошо. Ладно… Так вот. Ребенок уже все понимает. Но как бы он ни плакал, ни кричал, от него ничего не зависит. Это удовольствие не принадлежит ему. То, что он получает грудь от этих действий – просто совпадение. Нельзя строить счастье вокруг того, что тебе не принадлежит. Ты же понимаешь, что эта история на самом деле о тебе?
Молча смотрю под ноги. Я понимаю, но отторгаю всем своим естеством.
– А ты не самый активный собеседник, Варя.
Подходим к какому-то скверу и садимся на лавку. Уже глубокая ночь. Холодно, зябко, влажно.
– Что ты чувствуешь? Не «должна чувствовать», а чувствуешь.
– Я скучаю по нему.
– Она скучает по мальчику… Ладно, не буду выебываться! Давид и правда умеет причленивать людей. Он дарит очень много положительных эмоций. Он и меня причленил, поэтому мы друзья.
Вот как? Пытаюсь скрыть злорадство. Давид всегда говорил, что не считает Платона другом. Теперь я ощущаю, что мы с психоаналитиком немного, совсем чуть-чуть, но в одной лодке… С тарелкой лапши на двоих.
– Помню… Естественно, это было очень давно. Но я тоже убивался по одной даме. Страшно убивался, буквально крышу рвало… Потом понял, что просто тянусь к чертам, которых мне самому не хватает. Развил их в себе и, представь, отпустило. Так оно и работает, без всякой высокопарной хуйни. Тянешься не к человеку, а набору характеристик.
Ловлю себя на ощущении, что неосознанно отметаю часть истин, транслируемых Платоном. Воспринимаю его через призму слов Давида о… дефектности. Он часто упоминал, что Платон – человек другого мира, которому, вероятно, недоступны какие-то человеческие эмоции. И мы должны делать ему «скидки».
Вдалеке начинает маячить тучный мужской силуэт на костылях. Он тормозит в нескольких метрах от нас и начинает пялиться на луну.
– Кстати, я помню из нашей прошлой встречи, – Платон косится на силуэт, но делает вид, что в нем нет ничего примечательного. – Ты умеешь рисовать, да?
– Умею.
– Научишь? Мне всегда было любопытно попробовать…
– Хорошо, без проблем, – запинаюсь от удивления.
Платон скользит по мне ищущим взглядом и, словно сделав какие-то выводы, грустно улыбается:
– Собака всегда бежит за хозяином… Я же рискую выйти из этой ситуации с хуем во рту. Пусть там будет хотя бы карандаш.
Мою
