чтобы ни случалось во время его игры. Табличка «Вход во время исполнения запрещен» никогда не висела на двери класса великого Педагога.
Она села. Он играл. Обычный урок. Замечания, остановки, снова игра. Опять замечания, теперь к концертмейстеру. Концертмейстер была отличной пианисткой, техничной, умелой, знала весь репертуар. Ее недостатком было то, что она иногда скучала и переставала слушать скрипку, начиная играть партию фортепиано в свое удовольствие. Играла громко, в темпе, который ей нравился. Все в этот момент переглядывались, как обычно и останавливались. Тогда Педагог отпускал концертмейстера попить кофе и начинал заниматься без нее. Здесь у него возникла идея ансамбля. Он достал ноты и пригласил Ирку поиграть с листа с Володей ансамбль. Ирка подстроила скрипку, и они заиграли. У Ирки был вторая партия, она вынуждена была играть под Володю, внимательно вслушиваясь в его игру. Педагог это заметил и одобрял: «Хорошо! Дальше!» Доиграли.
–Очень неплохо, молодцы, слушаете друг друга. Я думаю, это надо будет показать и на зачете и на концерте. Учим. Еще раз попрошу. Володя, первый звук – пианиссимо! Как будто ниоткуда, ясно? Ирочка, то же самое, когда вступаешь.
С этого урока и началось сближение Ирки и Володи. У Володи не было друзей, как у тех, кто учился в Москве раньше. Те разговаривали, смеялись на лестницах и на улице у входа, но его пока не приняли в свой круг, хотя женский пол уже реагировал на Володину внешность и его талант. В талант очень легко влюбиться, талант очаровывает, не забывается, заставляет думать о себе. Ирка старалась не подпускать к Володе девчонок, всегда крутилась рядом, всегда звала его на репетиции, занимала очередь в буфете, создавала видимость, что им не до кого, что у них своя история. Если кто-нибудь посмелее пытался сесть с ними за столик, она просто отбривала словами: «Ой, извини, нам надо кое-что обсудить, пересядь, пожалуйста». И следила за реакцией Володи. Но он пока, слава Богу, никак не реагировал на Иркины хитрости. Значит, думала, Ирка, ему никто не интересен. И девчонки стали побаиваться подходить, им казалось, что Ирка очень деловая и не даст спуску, если что. Тем более, что она чуть ли не единственная ходила в джинсах! Этот факт был таким значимым! Джинсы говорили, что у Ирки есть какие-то возможности в жизни, что у нее кто-то за границей, или что у нее много денег, во всяком случае, что она не простая, за душой что-то есть, чего у других нет. Это внушало и уважение, и интерес к ней.
А Ирка тем временем была обеспокоена третьей составляющей счастья, а именно одеждой. Заканчивалась осень, а из зимней одежды у нее было только демисезонное пальто. В нем можно было ходить до минус пяти градусов мороза и только, если на тебе две теплые кофты. А если минус десять, пятнадцать? «Мама, – думала Ирка,– когда ты даришь подарки педагогам, ты думаешь о дочери, или нет? Нет, не думаешь. Значит, надо самой думать». Ирка успела привыкнуть к уважению окружающих, которое подарили ей дефицитные джинсы. Как же она появится перед людьми черт знает в чем зимой? Но с мамой советоваться даже не стоит, она пошла к Алке.
Алка пришла после синхронного перевода очень уставшая, раздраженная.
–Представляешь, был договор, что я перевожу
