воротами и, весьма ласково взявши за руку, ввел в дом. На первый раз, в длинном для голодного моего желудка разговоре, начал он изъяснять затруднительное между двумя сильными державами положение республики. К счастью моему, скоро вошла его жена, и в утреннем наряде, прекрасная собой, она, когда подали мне весьма маленькую чашку кофе и без сухаря, сказала разговорчивому супругу своему, что чрез служанку она узнала, что надобно скорее накормить людей моих. Муж вышел. Я встал и, проходя зеркало, увидев изорванные свои сапоги, закоптелое от бивачного дыма лицо, с крайним замешательством засвидетельствовал ей мою признательность за внимание. Я представлял собой рыцаря плачевного образа, сидел пред нею на высоком узеньком стуле в неловком положении, то скрывая сапоги, то поправляя галстук, то застегивая мундир и от сострадательных ее взглядов еще более робея; но, несмотря на то, однако ж, разговор наш, с помощью нескольких итальянских слов, написанных у меня на листке, который принужден я был держать в руках, и речений, из Священного писания заимствованных, оживился. Мало-помалу я ободрился и уже смеялся, как вошел сенатор. Политика бедной его республики снова переменила лицо мое, и мне, конечно, сделалось бы дурно, если б прекрасная, умная, воспитанная жена его не поспешила подать завтрак.
Люди мои также были накормлены. Гостеприимство славян, обрадованных гостями, которых могли они понимать, предупредило попечения губернатора, и те из моих людей, которые приходили с радостным лицом уведомлять меня, что ветер начинает утихать и уже переменился, были, кажется, довольно веселы. В полдень, когда я успел после сытого завтрака еще пообедать, ветер к фрегату сделался попутный, и мы прибыли на оный благополучно.
В последние дни сего месяца погода установилась прекрасная и поиски мои были удачнее; три требаки с полным грузом ценой на 100 000 рублей достались нам в добычу. Тартану, как принадлежащую рагузскому купцу, отпустили, товары ее разместили на другие, а как к тому времени граф Воинович успешно окончил свое поручение в Рагузе, отправили их в Катаро. 3 марта, когда фрегат «Михаил» сменил нас на сем посте, при маловетрии вышли мы в море, причем взяли еще богатый приз. При благоприятном плавании преследовали мы все суда, которые показывались на наш вид; но все они были австрийские, почему, опросив, отпускали. 6 марта, ночью, при тумане вошед в Фиумскую бухту, на глубине 35 сажен положили якорь.
Туман и дождь никому не помешали съехать на берег. Мореходцы спешат наслаждаться удовольствиями городских жителей, которым в дурную погоду не придет на мысль бродить по улицам, осматривать здания и замечать положение окрестностей. Сыскав дом российского консула Фонтона, вместе с ним посетили мы австрийского губернатора, который советовал остерегаться французов, проходящих теперь в Далмацию. Проводив статского советника Поццо ди Борго и коллежского асессора Козена, отправившихся с депешами в Россию, по приглашению пассажира Мекензи мы пошли в лучшую
