нашему направлению, на линии д. Лиски, которая сначала не была видна. Неизвестность, что нас ждет впереди, невольно заставила всех нервно насторожиться до крайности. Нервные же окрики ротмистра Стрехи на людей эскадрона и его команды таким необычайно крикливым голосом, что я даже не узнавал командира эскадрона: голос был как будто не его. И замечательное психологическое явление: вся эта крайняя нервная напряженность через голос командира тотчас передалась не только людям, но даже коням и настроила их подобным же образом. Шли мы шагом, поднимаясь на гребень. Когда мы его почти достигли и перед нами открылись влево дымящаяся д. Лиски, впереди, за гребнем, лощина, а за ней дальше подъем на командующую высоту, вершина которой увенчана была каким-то кладбищем с группою деревьев, – раздались ружейные выстрелы, не часто, но и не редко. Пули засвистели над нами с характерным щелканьем. Ясно было, что нас заметили и стали обстреливать. Раньше, чем мы успели с ротмистром сообразить, откуда и что, как весь эскадрон в мгновение ока, что называется, повернул и галопом понесся обратно, к исходному положению в лощину. У меня было впечатление, что в этом «маневре» уже не мы, а лошади, инстинктивно чувствуя впереди опасность, управляли нами. По крайней мере, когда я попытался снова взять управление моим животным, – молодая кобылица, первый раз под седлом, – то мне это абсолютно не удалось, пока эскадрон, окрикиваемый командиром, не пришел в себя и не остановился. Переглянувшись с ротмистром, мы оба засмеялись, хотя еще и нервным смехом, что «драпанули»-таки под огнем. И словно желая загладить свой неблаговидный проступок, мы одновременно, без слов почти, решили, что попытку надо повторить. Несколько команд, резко произнесенных, и повернутый эскадрон снова пошел вперед.
Однако повторилось почти что то же самое. Выстрелы, дрогнувшие несколько всадников где-то в 4-м взводе, и снова все понеслось назад. Тогда нам стало не только смешно, но и досадно. И мы решили поехать вперед с ротмистром без эскадрона, сами. Это и исполнено было нами без всякого «маневра». От досады за какое-то малодушие мы точно в отместку себе напряжением воли заставили себя простоять открыто на гребне несколько минут. Мы рассмотрели на этот раз все, что было нам видно. Противника, который по нас стрелял, мы так и не узрели, и решили, что это небольшая группа его, пост или патруль, который, видимо, занимал видневшееся впереди в 1–1½ версте, на командующей высоте кладбище, или отдельные могилы. Деревня Лиски ничем живым себя не обнаружила и, по-видимому, была совершенно пуста и от жителей, и от противника. Спокойно, шагом мы вернулись к эскадрону. На этот раз по нас ни одного выстрела. Так мы получили первое боевое крещение. В эскадроне ротмистра Стрехи я никогда больше не бывал в «деле»; как не видел и его боевых действий. Но слышать – слышал не раз. Эскадрон уже не поворачивал под огнем, скорее наоборот, стремился добраться до противника и уничтожить его. Свидетельство этому – масса наград, полученных людьми эскадрона, и сам его командир был украшен белым крестиком[51].
Имеется в виду Георгиевский крест.
