синего» цвета и несколько многостраничных кирпичей со звездолётами на корешках. Каждую книгу я перелистывала и откладывала рядом с собой на матрас. Я успела перебрать почти всю коробку, когда завибрировал телефон, оповещая о входящем сообщении: «Ужин готов, спускайся».
Уходить не хотелось. Несмотря на полную чужеродность всех этих вещей – незнакомые имена, незнакомые названия, незнакомая техника (в дальнем углу я приметила даже кассетный аудио-магнитофон), – на чердаке было… комфортно. Словно я очутилась в уютной колыбели. Можно будет постелить на матрас чистое бельё, добавить к сухим шершавым запахам немного свежести…
На ферме дедушки и бабушки, где я ежегодно проводила летние каникулы, царила похожая атмосфера уюта. По утрам пахло выпечкой и свежесрезанными цветами, а по вечерам монотонно бубнил телевизор, перед которым бабушка вязала бесконечные кружевные салфетки, а дедушка разгадывал кроссворды или читал статьи о сельском хозяйстве с подаренного мамой планшета. На чердаке стоял лишь старый диван да забитый книгами стеллаж. Я часами валялась на этом жёстком диване с выцветшей, местами разошедшейся обивкой, слушала музыку или смотрела ролики на YouTube, курила (дедушка дымил, как паровоз, поэтому бабушка была уверена, что сигаретами от меня несёт из-за него) и таращилась в потолок. Иногда я занимала кресло-качалку на веранде и читала свои «книжки-пустышки», как их называла мама, или просто наблюдала за тем, как по небу плывут облака. Именно на ферме я пересмотрела все старые видеокассеты отца. Он привёз их целый пакет, взяв с меня слово не позорить его перед родителями жены и не показывать им содержимое кассет. Разумеется, слово я не сдержала, и дедушка до сих пор припоминал разные смешные видео вроде того, на котором отец попытался пройтись на руках, но вместо этого под ишачий гогот друзей смачно плюхнулся в лужу и сломал очки.
4. Прихватив с собой стопку первых попавшихся книг, я спустилась вниз и заглянула в гостевую комнату, которая временно стала комнатой моих родителей.
– Пап, – позвала я так и лежащего ничком отца, – ужин.
Он не ответил, даже не шелохнулся, и мне ничего не оставалось, кроме как уйти.
– Это же книжки Тоби! – обрадовалась Винус.
Она, в оранжевом махровом халате и полотенце, обёрнутом вокруг головы, безапелляционно забрала у меня из рук всю стопку и присела на подлокотник дивана.
– Он обожал страшные сказки. Да и просто сказки. Зачитывался «Хоббитом», «Алисой в Стране Чудес», историями про фейри и великанов, страшилками вроде баек у костра…
Она открыла и закрыла книгу в синем переплёте, повертела её в руках. «Сердце зимы» – единственная надпись, красовавшаяся на строгой, приятной на ощупь обложке. Серебряное тиснение местами стёрлось, его остатки тускло переливались в электрическом свете.
– Винус, – сказала мама, – будь добра, позови Тоби, желательно три раза, иначе
