бы хотел… – Абдул сглатывает. – Я бы хотел трайфл?
Типу смотрит на Дю Леза, тот пожимает плечами.
– Это бисквит, сверху крем, потом опять бисквит, – говорит Абдул, обреченно пытаясь изобразить слои руками.
– А сверху снова крем, – добавляет Муиз, пытаясь помочь. Руки Абдула опускаются по бокам.
– Где ты пробовал эту еду? – спрашивает Типу.
– У лорда Корнуоллиса.
Все остальные разговоры смолкают. Лицо Типу становится каменным.
– Знаешь ли ты, – говорит Типу, – что человек, которого ты называешь лордом, пришел с армией в Америку, но был прогнан оттуда кучкой фермеров? Разве это достойно лорда? Вероятно, он не рассказывал эту историю – и просто закармливал вас трюфелями!
Каждому человеку в зале понятно, что Абдул сейчас заплачет, настолько неподвижно его лицо. Половина мужчин в этом зале расклеилась бы от такого. Но они не Абдул Халик, в их жилах не течет кровь Хайдара Али. Это единственное объяснение, почему восьмилетний мальчик выдержал публичную порку с такой стойкостью и без колебаний произнес:
– Отец, трюфель – это гриб.
Типу бросает взгляд на Абдула, затем на Муиза, который кусает губы, чтобы не улыбнуться. Он уже готов изгнать обоих сыновей с праздника. Но тут сквозь гнев начинает проглядывать другая мысль. Когда они стали такими нервозными, его сыновья? Раньше он каждое утро завтракал с Абдулом и Муизом, и ему было легко и хорошо; мягко поругивая их, по выражению Хайдара, он будто чувствовал себя ближе к собственному отцу. Сейчас он не знает, что сказать Абдулу и Муизу. После их возвращения он не раз замечал, что они стали другими, что теперь они, скорее, напоминают копии тех настоящих сыновей, которые заперты в доме Корнуоллиса, отказываются от всех трайфлов и клянутся в верности Тигру Майсура.
Глупая мысль, не имеющая ничего общего с реальностью.
В поле зрения появляется Пурнайя, верный Пурнайя, вооруженный здравым смыслом и хладнокровием, всегда готовый выручить его из неприятной ситуации.
– Обед накрыт на лужайке, – говорит Пурнайя.
Типу позволяет увести себя от мальчиков и решает сказать их матерям об этой нервозности.
Все сидят вокруг огромного белого покрывала, расстеленного на лужайке, под шатром, серебряная вышивка которого пляшет в лучах солнца. Аббас сидит рядом с Дю Лезом и наблюдает за происходящим. Два бурлящих котла, огонь поддерживает человек, обмахивающийся плетеным веером. Другой человек жарит чапати на гриле. Два повара готовят на открытом огне огромный шашлык из баранины, а двое других несут на носилках массивный горшок с рисом, который ставят в центр покрывала. У всех слуг рты прикрыты белыми масками, чтобы защитить еду от дыхания. Их лица блестят от пота, который они не осмеливаются вытереть.
Каждый раз, когда слуга подходит с тарелкой того или иного блюда, Аббас кивает, требуя добавки. Скука делает его ненасытным, поэтому он ест на пределе аппетита, слишком быстро, чтобы понять, что он был сыт уже два кебаба назад.
Вокруг льются разговоры. Он рассеянно ковыряет цветок бархатца, пытаясь привлечь внимание
