У вас так принято, что большинство женщин, дав жизнь ребенку, тут же пытаются от него отделаться. Наверно, они морально не готовы к единению с ним. Матери отдают детей во всякие системы воспитания, поручают их бабушкам, дедушкам, няням… Кто угодно занимается ребенком, только не родная мать, ей некогда – она должна работать и делать карьеру!
Ван Донген повысил голос и опять заговорил назидательным тоном:
– Результаты такого воспитания ужасны: дети, оторванные от взрослого, защищающего их существа в нежном, несознательном возрасте, не чувствуют привязанности к взрослым и впоследствии. Они вечно орут, вопят, дерутся. Окружающие говорят, что дети капризны, плохо воспитаны. А кто их воспитывает, если не мы сами?! Кому предъявлять претензии, если не к себе самим?! Ну да ладно, я снова слишком увлекся, – прервал он себя, – достаточно о детях. Мы подъезжаем к озеру Братан.
Мы вышли из машины, вслед за нашим провожатым прошли около сотни шагов за деревья, стеной отделявшие нас от водной глади, и застыли, как изваяния, не в силах ничего сказать.
Перед нами в окружении гигантских вечнозеленых деревьев, в небольшой котловине меж невысоких гор лежало круглое голубое озеро. Слева от нас у самого берега, отражаясь в зеркальной глади озера, стояли две пагоды. Они напомнили мне пирамиды майя, только вместо ступенек у них были многоярусные крыши. Чуть в стороне от них, возле мощного дерева с неохватным, покрытым вертикальными бороздами стволом, раскидистой, непроницаемой для солнца густой кроной и переплетенными корнями, толстыми змеями выступающими из земли, лежало множество подношений – всевозможные деревянные и каменные фигурки, сплетенные из волокон и листьев украшения, небольшие букетики, перевязанные цветными лентами, бантики, лоскутки… Торжественная звенящая тишина стояла над озером, превращая в огромный храм все пространство вокруг него…
Не знаю, сколько времени мы простояли на берегу, зачарованные, прежде чем пришли в себя и безмолвствуя пошли к машине. У Григория был совершенно отсутствующий вид. Ван Донген поглядывал на нас и, похоже, ждал наших вопросов.
– Ничего прекраснее мне еще не доводилось видеть! – я попытался выразить свое восхищение и свою благодарность ему за то, что он, почти что против нашей воли, привез нас сюда. – А скажите, что означают эти приношения под деревом?
– Дело в том, что по верованиям балийцев корни этого дерева уходят в ад, а крона устремлена в рай. Это дерево – символ человеческой жизни. Балийцы считают его священным, относятся к нему особенно трепетно и приносят ему благодарственные жертвоприношения.
Отвечая мне, Ван Донген все время смотрел на Григория. Потом вдруг подошел к нему вплотную и тихо спросил:
– Говорят, что люди, осененные свыше, чувствуют здесь особое душевное волнение. Как ваши ощущения, господин Ачамахес?
Григорий посмотрел на него как-то растерянно
