style="font-size:15px;"> – О, вот значит как, – многозначительно произнес он, окидывая меня с ног до головы. – Какое совпадение.
– Простите?..
Полицейский сощурился, на миг выпятил гладковыбритый подбородок и вдруг простодушно улыбнулся, подаваясь всем своим казенным телом вперед, желая то ли обнять, то ли скрутить по всем правилам полицейской науки. Ботинки мои скрипнули на снегу: правой ноге захотелось встретить этого молодца ударом колена под дых, левой же отпрянуть и пуститься в бега. Но я остался стоять там, где стоял.
– Да у меня тут тоже, получается, вечерняя служба, – рассмеялся мальчишеским смехом парень. – Как мой батя пел, помню: наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд…
Он смутился так же неожиданно, как и повеселел до этого. Я смиренно развел руками, сочувственно предположил:
– Как будто не видна?
Полицейский был действительно молодым человеком; теперь я это хорошо видел; наверное, лет двадцати двух, не более. Припев песни ребята моего поколения знали хорошо, хорошо они знали и то, что следующее поколение в нашем городе может никогда уже не появится. Как и многие другие люди в Петербурге, этот полицейский, скорее всего, явился сюда издалека.
– Точно! – просиял он, снова широко улыбнувшись. – Не видна, ага, но вы-то, небось, мою будку с той стороны моста заметили, так получается, что видна. Не зря стою.
– Я здесь часто хожу, – на всякий случай уточнил я. – На службу. Мимо вашей службы. Туда-сюда.
Лицо расплылось в безмятежности. Оказывается, изображать блаженного не так уж и трудно. Труднее миновать этого парня, неожиданно искреннего, какого-то неиспорченного, наивного и простого. Может быть, там, откуда он родом, где-нибудь в сибирской глуши или на берегу Черного моря, все люди такие, улыбаются, шутят, не прислуживают, а служат, рожают и воспитывают таких вот добрых молодцов, продолжая свой нехитрый род нараспашку…
Вдруг понял, что ошибся в нем, и он стал меня злить. Именно этой своей простотой и открытостью. Был бы на его месте кто-то, кто обычно бывает здесь – из числа местных, видящий людей насквозь циник, то уже давно дал бы пройти дальше, убедившись, что опасности я не несу; как и наживы. Но сейчас все было иначе: Литейный мост погружался в сумерки, время шло, но не шел я, а стоял и глядел в наивные светлые глаза. Что-то в моем взгляде напомнило ему о его служебных обязанностях.
– Вы, наверное, спешите, вы идите-идите, пожалуйста, просто одиноко, знаете, вот так тут под снегом торчать и смотреть на ваш город, грустно это очень, вы ведь местный, наверное, а я сам вызвался в Питер, сюда не каждого берут, но я еще в школе лучше всех знал и про Петра, про барокко, а еще, как же это… про мосты и каналы, про белые ночи и праздник, когда корабль вот тут проплывает…
Рука в серой перчатке указывала на заснеженное пространство между Литейным
