Откройтесь передо мной как перед Богом. Я все прощу.
Как бы я желал, чтобы мне все простили! Но прощать было нечего: жизнь моя, к сожалению для Жана-Батиста, была простой и на удивление честной, даже в каком-то смысле скучной. Возможно, в пятилетнем возрасте я украл пару конфет со стола перед ужином. Кажется, подделал подпись матери под «двойкой» в своем школьном дневнике в шестом классе. Когда началась ПВ, совершать плохие поступки стало совершенно невозможно: красть было нечего, обманывать некого; что еще такого мог натворить подросток? Мародерство, насилие, убийства, разбой? Предательство Родины? Может быть, для исповеди подойдет случай, когда я выхватил из рук уснувшего человека на улице пакет апельсинового сока (совершенно не представляю, где он мог его раздобыть)? Или поделиться тем, что почувствовал, когда сестра сказала мне, что тот человек вовсе не спит? Я бы сделал наоборот, задав вопросы холеному пожилому иностранцу: а что он делал во время ПВ, какие видел сны, о ком молился, и зачем прибыл в мой город?
Но этот святой отец мог стать проводником если не в Царство Божье сейчас, то, по крайней мере, в оплачиваемое деньгами будущее. Беспокоить его минувшими днями было бы неразумно.
– Пожалуй, я воздержусь, но спасибо, – ответил я негромко. К моему облегчению Жан-Батист принял отказ с истинно христианским смирением. Вздохнул, медленно и важно отдалился от перегородки, с достоинством прочистил горло, сказал:
– Ну что ж, тогда перейдем к делам мирским.
Я кивнул. Приготовился слушать католического священника.
– Вас recommander11 Тибо, отец Николаса. Хоть он и fleming12, но он мой брат…. Он сообщил мне, что вам можно доверить весьма щекотливые дела во благо матери церкви нашей…
Этот сложный пассаж поп выпалил на одном дыхании.
– Наверное, можно. Но… о чем речь?
Отче непринужденно улыбнулся.
– Foutaise13. Известно, что юность бывает безрассудной, душа открытой для соблазнов, и Дьявол часто находит дорогу к сердцу такого божьего создания – невинного и юного.
– Простите, я… О чем вы говорите?
Жан-Батист снова мило улыбнулся, оспины на его лице собрались в неуловимый абстрактный рисунок.
– Об акте искушения. О лукавом коварстве, забирающем у нас все самое лучшее.
Наверное, я выпучил глаза, распахнул широко рот или совершил еще какой-то непристойный мимический пассаж, потому что, заметив изменения на моем лице, отче скороговоркой проговорил:
– Тысяча евро сейчас, тысяча после.
Алчность схлестнулась в моей бессмертной душе со здравым смыслом, не выявив победителя, но заставляя вернуть более осмысленное выражение собственной физиономии.
– Вот как, – воскликнул я, ощущая какую-то глупую эйфорию вперемешку с подступающей паникой, – но за что?
– Это я и пытаюсь поведать вам, сын
(фр.) – рекомендовал
(фр.) – фламандец
(фр.) – Пустяки
