разбитых доро́г, —
Мне, как пара растроганных строк,
До́рог.
Уличное
Вы улицы – редкий улей
В безлюдности Нью-Руси.
Излётной нестрашной пулей
Несите моё такси.
Заборных рядов не скальте —
Штампуйте дворов клише,
Где трещинки на асфальте
Бегут по моей душе
И призраком бродит сырость,
Туманя фонарный свет.
…Я был обречён на выброс,
Но вырос.
А город – нет.
Лекарство
Поторопись, мой любящий Провизор —
Порви рецепты от земных врачей:
В них только сон – пустой, как телевизор,
А мне бы правды – можно погорчей.
Она спасенье, если дух болезнен:
Кто вынес горечь, тот всегда силён.
Хоть каплю правды дай мне, будь любезен:
Уйду и сгину – значит, бесполезен;
Вернусь учиться – значит, исцелён.
Беспробудное
Отец, я слеп от тишины —
Она черна и безысходна.
Вчера сливается с сегодня,
А я смотрю немые сны.
В них ничего не изменить.
От них ни отдыха, ни толку.
Так дай мне шанс: во тьму-иголку
Вдень Ариадны светонить.
Напомни мне глотком вины,
Что есть любовь, боренье, гений…
Избавь меня от сонной брени —
От пустодушной тишины.
Я сегодня один
Я сегодня один, будто путник,
заброшенный Богом
И судьбою сюда,
где с утра в чём-то сером и строгом
Этот сумрачный город,
оглохший, не любящий слушать,
Непонятною болью
вползает в звенящую душу,
Чтоб свернуться и греться,
сродни подколодному змею…
Я читаю стихи,
потому что заплакать не смею.
Стрелонепробиваемое
Своя душа – потёмки? – ну и что же,
Зато давно не больно, чем ни рань:
На ней теперь драконовая кожа,
А может быть, кевларовая ткань.
Не бередит, не о́сенит, не просит,
А слабый ветер, долетев извне,
Ни позывных, ни криков не доносит
И умирает в тёмной тишине.
А рядом дремлет вечность, не страдая,
Себя накрыв до времени песком,
И не сулит ни ада и ни рая.
Дракон почил.
Да здравствует дракон!
Номер семь
Утро в больничной палате – цветок надежды.
Книги дочитаны.
