но большой.
Само собой, я видела его не глазами – просто видела. Затем я посмотрела на отца – он спал. Наш грузовик ехал по ночной трассе. Я начала тормошить папу, он проснулся за секунду до того, как съехать в кювет.
Светящееся Существо всю дорогу сопровождало нас, мы больше не спали…
38
Мне все еще шел четвертый год. Подходил конец папиной жизни. Он часто отсутствовал – ночами, днями, сутками. Не удивлюсь, если, предчувствуя близкий конец, зная о нем, Лион, его, наши ангелы приучали нас таким образом к новым обстоятельствам…
Комнатка, в которой мы жили была размером девять-десять квадратов, не больше. В ней по двум сторонам стояли две кровати: одна – отца, другая – наша с сестрой и мамой. В ненастные дни мы играли на своей кровати, возле окошка.
Осень, холодно, дождь. К мокрому стеклу с улицы прилипли желтые осиновые листочки. Я вставала на ноги и разглядывала их, «прикасаясь» к листьям то рукой, то лбом или носом; дула на стекло: «Чтобы листочки отклеились и упали». Марине шел второй год; она пыталась подражать, но ей с трудом удавалось стоять на кровати. Сестра падала, снова поднималась, чтобы опять упасть.
Устав, Марина уснула. Оставшись в одиночестве, я вновь уткнулась в единственное окошко с синей рамой. Небольшое окно с одинарным стеклом выходило во двор, тот самый, где три года назад дети спрятали меня в собачьей конуре. Двор внутренний и из нашего окна виден соседний дом: крыльцо с резным козырьком, дверь; на крыльце коврик грязно-вишневого цвета, на коврике коротконогий мохнатый пес, с обвисшими ушами и вечно-грустным взглядом косых глаз.
Смотрю, пес поднял голову, вскочил и к воротам. Деревянные ворота, крашенные такой же синей краской, что и рама с подоконником, и дверь напротив, имели встроенную калитку, через которую вошел отец. Пес, виляя хвостом, протрусил за ним до нашей двери.
Время – около десяти утра.
Отец слишком рано вернулся домой, мы его не ждали и не были ему рады – я знала это наверняка.
38
– Папа пришел, – сказала я, повернувшись к маме, которая гладила, разложив на столе одеяло.
Отец не любил, когда мама при нем занималась хозяйством – он начинал нервничать и кричать, а мог и ударить, и выгнать из комнаты. Так было не раз. Услышав, что папа вернулся, мама быстро свернула глажку, но не успела спрятать и обожгла руку утюгом. Не обращая внимания на боль, Люсена резко повернулась лицом к двери – на пороге стоял отец.
Фуражка и плечи пиджака залиты дождем, намокли даже, заправленные в кирзовые сапоги, брюки. В руках сетки с печеньем, конфетами, еще чем-то; грязно-бежевая оберточная бумага, в которую завернуты продукты, подмочена.
Ничего не говоря, отец положил сетки на стол и снова вышел, чтобы занести, последовательно: алюминиевый таз с мясом барашка, мешки с картошкой и мукой, баллон с растительным маслом и две одинаковые куклы нам с сестрой. Затем он достал из кармана крошечный танк и протянул его мне.
Стоя у стола,
