style="font-size:15px;"> Примерно в то же время от сердца к сердцу каждого потянутся невидимые ранее нити просто-так-любви. И наступит мир и благодать – цель и смысл нашего существования…
68
Лишившее меня воли ощущение неотвратимости происходящего пришло с болью в подреберье. Однако постепенно боль ушла. Затем ушел дискомфорт в коленях от стояния на жесткой крышке сундука. Мысли улеглись, наступила тишина, в которой я услышала биение своего сердца.
– Ну и что? Да, слышу, как стучит мое сердце, я часто его слышу, – сказала я мысленно, но потом услышала, как по моим венам течет кровь…
Мир оживал. Я стала поющим сверчком, травой, всем садом. Рядом был мой дядя; его запах и тепло его тела на миг стали препятствием, но оно исчезло, и теперь он тоже был Я. Это длилось, наверно, миг и прекратилось, когда возникла мысль: «А те, кто умер – это тоже Я?»
Страх получить прямой утвердительный ответ выбросил меня назад.
Сначала я увидела расширенные от испуга глаза Хасена, смотрящие в мою сторону. Затем, уже сверху, из-под потолка, я увидела свое прехорошенькое тело, лежащее в симпатичной позе на синем туркужинском сундуке.
69
Как же я понимаю людей искусства, резавших себе уши и кончавших жизнь самоубийством – писать, как и рисовать, больно. Но еще больнее, наверно, не муки творчества, но осознание, что, испытав страдания Ван Гога или Акутагавы Рюноскэ, ты не создал ничего близко сопоставимого с их творениями; что принеся столько жертв, так и не написал ни одной, удовлетворяющей тебя, строчки.
Так до сих пор и не поняла – что я могу, или должна, рассказать такого уж важного? О чем писать – о неудачах, поражениях, лжи, предательстве меня и моем? Или мне нужно поведать о том, как полюбила, и чем эта любовь обернулось в итоге?
О любви – если то, что я испытала и есть любовь, конечно – тоже напишу, но потом, ближе к концу романа.
Пока же хочу представить Алекса. Он вел меня по жизни, или точнее, сопровождал, с самого рождения. Мы познакомились окончательно и бесповоротно в лето, насыщенное кладбищенскими историями Хасена сверх всякой меры; в лето, оказавшееся последним, когда я навещала родственников отца.
70
Мне шел десятый год.
– Хочу к дедушке в Туркужин, – сказала я маме в последний свой школьный день.
Ждать не было сил. Однако на этот раз, не любовь к родственникам влекла меня в селение – хотелось фруктов. Так сильно, что это желание заглушало остальные чувства. Какая любовь, когда хочется фруктов?
Сразу по приезду меня постигло разочарование, потому что сезон еще не наступил: яблоки, груша, слива, даже черешня и, тем более, виноград – не созрели. Так прошла неделя.
Новый день начался как обычно: проснувшись позже всех, в отвратительном настроении, не умывшись и не позавтракав, я сразу отправилась в сад проверить, созрела ли со вчерашнего дня хотя бы одна белая, самая ранняя, слива. Отчетливо помнила, что в прошлом
