“Не можете служить Богу и мамоне”, это не про них. Они – могут. И никакого диссонанса у них при этом не возникает.
Странно, но эти мысли сейчас не тяготили Антона. Они возникали, как пар на морозе при дыхании и также быстро растворялись, не оставляя следа. На фоне расставания с Жанной всё казалось мелким и несущественным. Настолько, что даже дорожное происшествие выглядело всего лишь прелюдией к разрыву.
Он медленно брел по заснеженному асфальту туда, где горели огни городских кварталов, то появляясь в островках света от уличных фонарей, то исчезая в переходах между ними. Вокруг, как и в душе – тихо, пусто, холодно…
Дверь дома открывал осторожно, стараясь не греметь ключом. Но едва переступил порог, понял – зря таился. В зале у икон теплилась лампада. Мать держала в руках раскрытую книгу и читала вполголоса. Антон разделся, подошел и встал у нее за спиной, прислушиваясь к знакомым словам. Он давно уже не молился, и сейчас они звучали для него по-новому, – как в первый раз.
Словно целительный бальзам ложились они на израненное сердце, и ему становилось легко как в детстве. Тревога растворялась в надежде, обида превращалась в светлую грусть, и Антону казалось… нет – хотелось, простить Жанну, Соло, самого себя. И даже предателя… Да, предателя…
Сегодня он заглянул в глаза смерти и понял нечто важное. Человек – песчинка во вселенной. Здесь дуют ветра такой силы, что способны сокрушить горы. Пытаться противостоять им – безумие. Но и отдаваться на их волю – недостойно человека. А значит нужно уметь договариваться с повелителем ветра…
Антон вышел на цыпочках в коридор и, не зажигая свет, залез в карман куртки. Крестик оказался на месте. Распутав на ощупь цепочку, он надел его на себя.
Глава 18
Весна в Уральских горах приходит поздно. В первых числах апреля только начинает теплеть, да и то на сразу. Бывает мороз ударит и снег пойдет, и кажется – зима вернулась. Но весна скоро берет свое, и новый снег тает вместе со старым. Помаленьку, как бы нехотя, не успевая собраться в ручьи – их то мороз ночной выстудит, то дневное солнце иссушит.
Деревья нежатся на пригреве, но распускаются осторожно. Знают – тепло в эту пору обманчиво. Только доверишься апрельскому солнцу, раскроешь ему свои объятия, как налетит шальной мороз и побьет нежные росточки зелени. Стой потом голый до самого лета, пока новые, спящие почки проклюнутся.
Неподалеку от дома, где жил Антон, рос раскидистый дуб. Еще не старый – лет сто, не больше. Но для Антона он был таким же древним, как Древобород из вселенной Толкиена. В детстве, начитавшись “Властелина колец”, он приходил под его крону и вел с ним разговоры, стараясь подражать речи хоббитов. Он даже выучил заклинание на языке эльфов и шептал его, прислонившись щекой к шершавой коре, надеясь, что древний энт “проснется” и заговорит.
Время сказок прошло. Но всякий раз, проходя мимо дуба, Антон кивал в его сторону с улыбкой: “Как дела, дружище?” И дерево отвечало, шелестя густой листвой на ветру: “Мир меняется: я чувствую это в воде, я чувствую это
