в неверии, – и правда незаметно, и платье я буду носить, хоть завтра надену, а, нет… суббота же… хоть в субботу! Но сама понимаешь – горгулья не пустит, разве что до магазина дойти: ей совсем в тягость шевелиться.
Она была удивлена не меньше меня, что я разговорилась. Мой тихий нрав был привитым, а на самом деле недалека минута, когда эта ширма растает, и я узнаю, какая я на самом деле: сложно на полуострове со сталактитами что-то узнать о себе.
– Понедельники никто не отменял! Приходи в понедельник утром перед школой.
Мы посидели ещё немного и собирались ещё не раз. Она привязалась ко мне как к сестре и была тонкой подругой – эту планку она никогда не снижала, не лезла с лишними расспросами, умела читать меня и была безгранична в своих придумках. Я знаю, будь её воля, она бы полностью переодела, отмыла, очистила, состригла, вывела в люди человеком – не «Толстовкиной». Иногда меня подбрасывало от её советов: покрасить волосы, макияж, и мне приходилось принимать их с тяжёлой душой с оглядкой на горгулью. Я с трудом уговорила Надю «отпустить» меня и не мучить макияжем, что достаточно сложно было скрыть, но с волосами такой номер не прошёл: мы сошлись на тонике для придания более глубокой рыжины моим волосам из разряда «психованный апельсин». Горгулья жила во мраке цивилизации, экономила свет, лишние лампочки выкручивала из люстр, светильников и не могла при таком освещении разглядеть полутона. После того, как я согласилась на «психованный апельсин», Надя немного остыла в своих стремлениях меня преобразить.
Представить невозможно, что Надя своим энтузиазмом хотела как-то навредить мне. Она не пережимала своими наставлениями мой испуг и оставляла моей нежной пугливости немного места. Она была больше нетерпелива, нежели напориста, и я вскоре уловила эту её особенность. Стоило мне её отвлечь, рассмеяться, как она забывала о жарких наставлениях и хохотала, нещадно раздвигая мой звон. Хиленькая качелька во дворе за домом стала чаще обитаема в основном нами, мы с первого дня повадились навещать её и без слов понимали, что это наше место, которое мы не вправе бросить, если даже разлучимся. Иногда я приходила к качели одна после магазина, но не смела долго задерживаться, чтоб не тревожить домашнюю горгулью подозрениями. Я не могла знать, отвечала ли Надя своими пылкими ожиданиями возле качели, но точно знала, что она приходила раньше – за пять, десять минут, а однажды – за целый час до нашей встречи. Она была неумолимо одна, не так бодра, как резвилась при мне, точно ей срочно требовалась подпитка… тогда мне показалось, что меня поджидает кто-то старше, а не Надя: некто вроде тёти Люды… Я улавливаю возрастной шлейф в движениях, фигуре в длинной юбке в пол с орнаментом из ромбов и в кожаной куртке – под стать моей толстовке – клетчатой, какой-то другой человек, а не лицо моей подруги, наблюдал за мной, зная, что я прихожу раньше и тайком грежу Надей.... Но это была Надя. Как же я приятно ошиблась и состарила её в своём наваждении! По-видимому, ей нравилось моё удивление. Она зарделась. Я без промедления преодолела свои фантазийные вызовы о некто другом и подошла к ней, и мы с гомоном отправились уничтожать
