слезы на глазах, буду видеть твои волосы, твой прямой нос с горбинкой, твою талию, которую мог бы сейчас обнимать…
Я люблю тебя.
Зачем ты говоришь это сейчас? Зачем снова ты говоришь это?!
Прости…
Уж лучше бы ты была принцессой Грезой, златовласой Эос, уж лучше бы ты меня не любила.
Это было бы лучше…
Может – это было бы, если бы я продолжал быть тебе верен.
Ты не знаешь. Я любила твои письма, я перечитывала их и была счастливой. Даже смешно: как девушка восемнадцатого века, ласкающая глазами строки её прекрасного гусара. Я была так счастлива, когда вновь увидела тебя!
А я еле унимал дрожь, сидел на скамеечке метро и по сотни раз репетировал, как встану и улыбнусь…
Я подъезжала к “Смоленской”, и боялась, что упаду обморок, когда двери вагона откроются.
Ты не упала.
И у тебя улыбка получилась не такой заученной.
Ты вышла как царица, и я не знал, что с тобой делать. Я растерялся…
И я все взяла на себя… А потом возникла пропасть.
Из времени…
И вины…
Недоверия…
Но ты был рядом со мной, ты смотрел на меня…
Да, я был с тобой, я ждал когда ты сделаешь шаг, потому что сам ни на что уже не имел права.
И я его сделала.
Это судьба…
Развела нас…
И наша девственность, трепетность, – мы могли бы снять номер в гостинице…
Как пошло!
Как романтично.
Ты должен был предложить, настоять.
Но мне об этом самому сказали позже…
Ты ничего не подготовил…
Но я не мог и подумать!..
Ты значишь гораздо больше, чем думаешь о себе. Я ведь к тебе приехала, дурачок! Я ведь приехала с твердым намерением все наладить.
Ты хотя бы дала знак об этом.
Глупенький, какой же ты глупенький! Ты ведь помнишь, как переменился мой голос, когда я услышала по телефону, что ты живешь с другой?
Помню.
Ты ничего не видишь, ничего не хочешь слышать, а я не могу кричать тебе на ухо как твоя Оксана.
Я не уверен в себе. Да, наверное я все испортил!
Что теперь говорить об этом!
Да, какой смысл?..
Наташка смотрела на весело бегущие к небу пузырьки – явление поразительное для тех, кто привык жить в рамках закона тяготения, и думала о том, что пиво очень приятное, светло-карамельное, с белыми облаками, образующими липкие узоры на стенках стеклянного стакана с корабликом. Как давно она знала этот кораблик, разрезающий красные волны, она почти любила его, прикасалась губами к стеклу и думала, что до неё и после неё к нему тоже прикасались губами… Она попыталась представить эти губы… Вышло как-то грубо, почти неприятно. Лучше представлять руки, которые держали этот стакан или глаза… Да, глаза, которые тоже смотрели на пузырьки, вовсе не нарушающие закона тяготения… К черту, к черту!
