коня – подвинул его к моему левому краю, что нисколько не помешало моей стратегии. Я переместила своего ферзя так, чтобы и у него, и у слона была прямая линия атаки на слабое поле чёрных, атаки, сокрушительной для их короля. Чёрные продолжали концентрироваться в центре, соперник переместил туда второго коня, теряя возможность защищаться.
Белый ферзь бьёт чёрную пешку на слабом поле, белый слон готов к атаке, а чёрный король попал под удар, из-под которого ему не выйти. Ферзевая пешка на d4, белопольный слон на c4, ферзь на h5, ферзь на f7.
Четыре простых хода, одна небрежность противника.
Я положила захваченную чёрную пешку на стол и оторвала взгляд от доски.
– Шах и мат.
Хефтлинг открыл рот, как будто собираясь возразить мне, затем закрыл его, в то время как охранники разразились смехом и улюлюканьем. Я протянула ему захваченную чёрную пешку, и он протянул руку, чтобы принять её.
Внезапно Фрич быстрым, ловким движением выхватил свой пистолет и выстрелил моему сопернику в лоб.
Люди ахнули, некоторые закричали – может быть, это я закричала, – видя, как он падает, но, когда Фрич повернулся ко мне, все смолкли. Единственным утешением было осознание, что смерть заключённого была мгновенной, так что, несомненно, моя будет такой же.
Вместо того чтобы выстрелить во второй раз, Фрич вернул свой пистолет в кобуру и одобрительно кивнул мне:
– Молодец.
От выстрела у меня звенело в ушах. Мёртвый мужчина упал со своего стула на землю. Отверстие у него во лбу было маленьким – стрелял профессионал, – кровь сочилась из раны и собиралась в лужицу вокруг головы. Глаза пустые, лицо обмякшее. В одно мгновение живой, а в следующее – мёртвый.
Фрич сделал несколько шагов в сторону смотрящих. Его слова подхватывал холодный ветер и уносил прочь: он спрашивал, не хочет ли кто-нибудь ещё сыграть против меня, но я не могла сосредоточиться ни на его вызове, ни на чём-либо ещё. Тишину нарушил другой звук – смех. Нет, это просто невозможно. Никто не стал бы смеяться над смертью.
Когда смех охранников затих, в ушах гулким эхом стало раздаваться моё собственное прерывистое дыхание. Рядом со мной отец Кольбе пробормотал молитву за упокой души. Кажется, он сказал мне отвести глаза, но меня парализовал шок и какое-то нездоровое любопытство. Я никогда раньше не была свидетельницей убийства.
Когда я училась играть в шахматы с отцом, случалось, что я делала ход, а потом понимала – следовало сходить иначе. Обескураженная и разочарованная, я спрашивала тату, могу ли я изменить свой ход, начать игру сначала или вообще выйти из неё. Он никогда мне этого не позволял. Закончи игру, Мария. Так он всякий раз отвечал мне, несмотря на мою настойчивость.
Всё, что я могла сделать, это повиноваться. Иногда я выходила победительницей, несмотря на свои ошибки. В других случаях они стоили мне победы. Такие проигрыши были самыми горькими.
– Заключённая 16671.
