знаниях, не в знаниях биологии, не в знании астрономии, не в знаниях медицины… и даже не в знании бизнеса. Истина лежит в понимании основ, а это всё-таки философия.
«Скорее всего, у меня начинается паранойя. Или, – противоречил я сам себе, – новое понимания жизни».
Это противоречие между старым и новым в моей душе действовало на меня крайне раздражающе. Я заметил, что из делового, собранного, уверенного в себе человека стал превращаться в некое подобие… Григория! Меня, к примеру, потянуло на какие-то дурацкие романтические отступления в общении с моими сотрудниками.
Вот мой состарившийся на службе бухгалтер, Тимур Ильич, принёс мне распечатку начислений заработной платы работникам фирмы, а я, вместо того, чтобы внимательно ознакомиться с ней, стал вдруг расспрашивать его о семейных делах. По правде говоря, они меня мало интересовали. Но мои праздные расспросы совершенно выбили бухгалтера из колеи. Он вдруг покрылся испариной, затряс своим третьим подбородком, – человек он довольно полный и нездоровый, – и ни с того ни с сего стал подобострастно объяснять мне, куда и зачем ездил в рабочее время в последние три дня. «Ворует, – безразлично подумал я. – Ворует за моей спиной. И потому незначительный вопрос испугал его… Да черт с ним, пусть ворует. Я и сам, можно сказать, на руку не чист. Сказано ведь, кто без греха, пусть первый кинет камень…»
Забавно то, что косвенным положительным результатом моего «задушевного» разговора с бухгалтером через два дня стал подробный и точный отчет о делах фирмы, о котором я и не помышлял.
Увы, утром, приходя в офис, я уже не испытывал той веселящей легкости, которую чувствовал прежде, садясь в свое вместительное кожаное кресло. Что-то меня угнетало. Наверное, то, что из преуспевающего бизнесмена я вдруг превратился в чувствительного идиота. И ничего не мог с этим поделать!
Мое безрадостное душевное состояние усугубляло еще и то, что Татьяна, несмотря на мои призывы пока не возвращаться из «эвакуации», пожить за городом, приехала и весь вечер грохотала на кухне посудой. Это было признаком ее крайнего раздражения. К тому же, соседи наверху устроили какие-то дикие пляски. Я пытался скрыться от этой какофонии в своем кабинете, но безуспешно. Через потолочное перекрытие неслась песня:
– Береза – белая подру-у-га…
Причем пели хором и, что особенно печально, не в такт.
«Хотя, – резонно подумал я, – если б они пели в такт, вряд ли это доставило мне удовольствие».
Наверху пели, плясали, что-то двигали. «Черт бы их всех подрал, – злился я. – Это становится невыносимым. Пойти туда, наорать на них, что ли? А как я буду выглядеть?.. Нет, не пойду. Тем более, – вспомнил я, – моих соседей наверху недавно постигла утрата: там умер человек. Может, поминки справляют?..»
В этот момент пение наверху стало каким-то особенно залихватским.
«Да какие, к бабушке, поминки?! –
