Кр[асного] креста нашей армии… Начинаю с ним говорить из моего лесного убежища; оказывается, Г. Г. Лерхе; поговорили по-хорошему (война все нехорошее предает забвению и ровняет, мирит людей, работающих на ее суровом поле); он привез с собою М. В. Родзянко, который хотел к нам ехать на позиции, чтобы приветствовать нас как земляк (полк и он из Екатеринослава), но я отговорил, и М[ихаил] В[ладимирович] довольствовался тем, что набросал свой привет на бумаге и прислал мне, а я по поводу сего отдал особое приказание. Второй сюрприз – появление у меня Горнштейна с письмами, сластями, непромокашкой, шапкой и рассказами. Любовался фигурами спортсменов и слушал описания нашей домашней суеты. По обычаю, Горнштейн в большом восторге от балерины и говорить о ней спокойно не может.
В первый раз из твоего письма узнал, чем задерживается мое производство в генералы. Но не понимаю, почему я должен откомандовать целый год полком, чтобы (на войне и за боевые отличия) получить генерала? Война дает свои нормы. Довгард (если не ошибаюсь в фамилии) [Довгирд] получил генерала из начальников штабов. Полком я командую с 30 октября, т. е. без двух недель полгода; не считают ли там время моего командования с конца декабря, когда я утвержден Государем Императором, т. е. на два месяца меньше. Да и что может мне помешать покомандовать полком в чине генерала? Таких командиров очень много. Ну, да им там виднее. «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь», или, как говорит моя милая детка, «что ни делается, делается к лучшему»… Папа пишет, что мне нужно потом немного отдохнуть на бригаде, так как по его наблюдению в штабе работают очень нервно и много… опять-таки, как придется. Все это так сложно, и вещи случаются самые неожиданные.
Шинель нашлась, и новой мне не надо; нашлась она в двадцатом сундуке. Присылка тобой непромокаемого пальто пришлась как нельзя более кстати; несколько дней тому назад я писал тебе о ней, а сегодня уже получаю. Сласти едим, наслаждаемся и хвалим качество этого материала в России.
Вчера я переехал в лес, что на полторы версты южнее той деревни, где пробыл около трех недель. Мне саперы построили здесь барак, телефоны со мною, впереди недалеко лежат полукругом предо мною в окопах мои люди, и я чувствую себя лесничим в кругу моей полковой семьи. Лес кругом – старый и молодой, запущенный и значительно использованный, – ветер качает верхушками, нескладно поет карпатский соловей, порою слезливо причитает сова… ее я еще не слыхал, но мне так рассказывают… все это хорошо действует на нервы и охолаживает их издерганный войною строй. Противник поднимает иногда трескотню – из орудий, ружей и пулеметов, но мы привыкли к его нервозу, и я категорически запрещаю моим ребятам грязнить по этому поводу свои винтовки… потрещит, потрещит противник и замолкает. Сейчас ко мне в лес с докладом прибыл начальник хоз[яйственной] части, я с ним кончу и отошлю это письмо.
Завтра Генюшин первый экзамен. Ты особенно не нервничай, поговори с директором («сын ведь человека воюющего») или пусти в ход связи… В крайнем случае можно экзамены и осенью
