мстил ему как мог.
– Колы ж це було, товарышу наркоме? Та й не з народу вы, з панив.
Зина бросила на Басю ошалелый взгляд. Нарком, равнодушно проглотив очередную глупость, повернулся лицом к Кудрявцеву.
– Так и быть, присобачьте товарищу Коханчику негра. Посимпатичнее, вроде Пушкина. Но никакой кровавой шляхты и прочей чепухи. Такой рекламы и без нас хватает. Афанасий Гордеевич, показывайте, чем вы еще намерены осчастливить трудящиеся массы Украины.
Обескураженный Коханчик, что-то бормоча, повел наркома за собой. Следом двинулись латыш и Зинаида. Бася, приотстав, спросила херинацея:
– Юрий, вам принести фотокарточку Пушкина?
Кудрявцев, измученный Коханчиком, обидного предложения не услышал. Спросил:
– Не передумала ехать?
Бася повела плечом.
– В каком вагоне кинобригада?
– В третьем. Учти, они все пьяницы.
– И развратники. Мне не привыкать.
Метрах в двадцати, среди снующих туда-сюда людей она заметила Анатолия Васильевича. По-прежнему с Басиным саквояжем, он беседовал с режиссером Генераловым. Зиночки рядом не было. Мелькнула грязно-серая шинель. Ерошенко, нет? Юрий никак не отпускал.
– Слушай, Баська, почему ты тогда назвала меня ежиком?
Пересказывать басню о доверчивой змее было бы чудовищно несправедливо. Юрий, в отличие от наглого ежа, жилище гадюки покинул. Снова пришлось выкручиваться.
– Я же сто раз говорила: Юрий по-польски Ежий. Забыли? Вы никогда меня не слушали, Кудрявцев. Когда я буду на Юго-Западном фронте, я могла бы заехать в Бердичев.
– Аделина из Минска! – вскипел Кудрявцев, но быстрей обычного сообразил, что Бася шутит. – Все же змея ты, Котвицкая.
– Идите уж, генерал Казановский.
И сама удивилась сказанному. Почему генерал? Почему Казановский? Ах да, режиссер Генералов, человек искусства, напоминает ей другого человека искусства, Кудрявцева, а люди искусства, в том числе Кудрявцев, подражают, с большими или меньшим успехом Казанове. Цепь ассоциаций, однако.
Порыскав глазами по перрону, Бася вновь увидела наркома. Рядом строился в шеренгу небольшой, из пяти музыкантов оркестр. Намечался короткий митинг. Нужно было освободить от саквояжа и кофра наркома и латыша – где он, кстати? вот! – и устроить багаж в вагон с кинобригадой. Потом отыскать Ерошенко.
– Бася, – прозвучало робко сзади.
Только ее Барбаре и недоставало – пучеглазой статуи Свободы. И ведь не отмолчишься теперь обиженно. В одной и той же лодке, до самого города Киева. Не день, не два, не три.
– Здравствуйте, Аделина. Очень рада.
Вот скажите, где их учат делать глазки? Можно подумать, перед Басей не малолетняя блудница из Бердичева, то есть Минска, а рафаэлевская святая, обиженная злою супругой нежно любимого ангела. И к чему непременно хвататься за руку?
– Басенька, милая, хорошая…
Не поддаваться,
