тихо проговорил:
– А правильно ли мы делаем?
Садовская вопросительно посмотрела на него.
– Расследуем убийства «олигофренов» и одновременно протестуем против них!
– Это называется «внедрёнка»…
– Хорошая отмазка!
Пикетчики, чтоб согреться от пронизывающего осеннего ветра, начали глумиться и поносить родную власть, которая не может привести в порядок даже центральные улицы.
Потом появилась Алина Покусаева, корреспондентка из «МК»2.
– Ей интересно всё: от женского топлеса до мужского комплекса, – тихо сообщила Садовская Роману. – Моя агентура, хотя, об этом даже не догадывается.
Рядом с Алиной крутился маленький, выделяющийся своими сутенёрскими усиками видеооператор.
Вскоре появился представитель мэрии. Серый чиновник без признаков индивидуальности. Из-под незаметной внешности легче дурить обывателей яркими обещаниями. Он с презрением следил за их действиями. Что делать, раз время от времени приходится бросать собакам кость! Самое интересное, что эти псы не понимают, насколько худа их жизнь. Если бы поняли, то давно бы устроили погромы, а так быдло быдлом. Впрочем, в этой стае всегда есть вздорная моська, которая поднимает визг, с которым надо считаться. Ишь, что-то учуяли и опять пытаются изменить свою собачью жизнь! Раньше таких отстреливали, теперь приходится с ними лаяться. Но даже бунтари до конца не понимают или боятся понимать, какую весёлую жизнь им выбрали те, кого они выбрали. Кто попадает на вершину даже с самыми лучшими намерениями, всё равно ломается в итоге. Честные здесь не задерживаются – низы не оценят, верха не поймут. Система иезуитская, перемалывает все благие намерения: или воруй, как другие или возвращайся к тем, у кого воруют. Третьего не дано. А если уж остался во власти, то научись обрабатывать жертву так, чтоб она верила, что её тащат в рай, а не на плаху. При этом нельзя терять лица.
– Что вы тут делаете? – вкрадчиво поинтересовался чиновник.
– Помогаем нашей доблестной мэрии очищать город от нежелательного мусора! – радостно возвестила Булавина. – Товарищи, к нам пожаловал сам товарищ Плановой!
– Ваша акция санкционирована? – поморщился серый чиновник.
– Да, у нас официальный пикет.
– Тогда вы обязаны проводить мероприятие молча. По закону на пикете нельзя произносить речей.
– А здесь, что, концлагерь? – поинтересовалась Садовская.
– У тебя язык острый, а у меня жопа небритая! – внезапно раздалось сзади и в транспарант врезался комок грязи.
Энкавэдэшники быстро обернулись. Позади, словно из-под земли снова возник десяток парней в кожанках.
– Что ты сказал? – побледнел Оченёв.
Он быстро оценил ситуацию. Драки не избежать. На пикете остались только пенсионеры да женщины. Кузькин куда-то пропал. Да и безликий чиновник благоразумно ретировался в мэрию. Роман – единственный мужчина,
Газета «Московский Комсомолец».
