туз и как раз-таки валет ♧. На гипсовом столе между ним и Робеспьером обосновался паучок, радужный секоносец. Робеспьер его раздавил и поклялся, что так же раздавит Луи Капета на завтрашнем судебном заседании. Меск молчал. На правах гиганта он мог видеть над правым плечом Робеспьера неудачу в виде буквы «цади», а над левым в противоположность благополучие в виде буквы «куф». Меск решил, что судьба Робеспьера будет не так однозначна, как тот себе предполагал, пока играл в козла и разглагольствовал.
В общем, Меск кœ-как отбился от мелкого беса и возродился в новом мире в образе Салина, главного милитанта. Он смотрел на брянскœ небо и видел, как он бьёт по себе и бьёт по Близнецам, и не представлял, что всё им виденнœ может означать. Похоже, его судьба будет столь же неоднозначной, как и у Робеспьера. Друзей у него быть не могло, а врагом его был Стрелец, однако подобные тонкости могут помешать Меску в работе за милитанским столом и сорвать планируемый захват заложников в школе. Надо было встряхнуться. Ночь он просто проглядел на звёзды, а утром пошёл в местный музей, куда на период языческих гуляний завезли девять булав времён Куликовской битвы. Всё бы ничего, Меск тупо их разглядывал, пока сзади к нему не подошёл кто-то в тёмном и не прошептал:
– Я брат того, кто тебя убьёт.
Меск не обернулся. Он вспомнил Сан-Франциско, томагавк и ещё кœ-что, и сказал:
– В тот раз я выбил твœму брат глаз, а в этот раз я пришью его обратно к свœму кулаку!
– Несомненно. Но только я не брат Нарайи, а брат кœ-кого другого. А Нарайю я тебе скажу, как найти. Он рыбачит у свœй жирной мамаши, которая ждёт от него успехов в рыболовстве. Найди его, и ты обретёшь целостность.
– Да ты такой, чёрт побери? Чей ты брат?
– Я мёртвый солдат. Ну, мне пора. Меня ждут три сестры.
Меск резко обернулся и не увидел никого в тёмном, да и вообще никого поблизости. Никто не уходил. Все стояли. Меск на правах милитанта убил какого-то незнакомца в светлом и продолжил рассматривать куликовские булавы. Солнце ушло за горизонт и, проходя под черепахой и слонами целую ночь, вновь вылезло на небе над Нарайей. Этот будущий Ниреев распрямил складки на первосвященнической мантии и перевёл усталый взгляд с Близнецов на Козерога. Где-то в холодной Москве проводился балет на льду под свежие напитки, пока он изнывал тут на руинах у солёного моря. Прав был Фет в свœй ненависти к мёртвому Риму – так и будущий Ниреев ненавидел Новый Карфаген.
Прапрадед Маймонида и некто с фамилией Кастро хотели пойти с ним на сделку по случаю переводов некоторых историй из Талмуда на вестготский, но Нарайя отказался из-за этой изнывающей жары. Он выпил вина и прилёг на траву за синагогой. Местный гробовщик недавно выбил ему зуб лопатой, и теперь эта пустота постоянно болела. Боль была неоправданной. Нарайя не подсовывал страницы Пятикнижия под лиф гробовщиковой дочери Клары, но это его не сильно заботило сейчас. Он больше проклинал
