на горящую Гоморру и обратилась в столб из соли; грекам же об Эвридике, что изображала в некœм роде «цветущую Гоморру», на которую оглянулся Орфей, когда забирал её из царства Аида, и Эвридика, запечатлев его поворот головы, осталась у Аида навсегда – договоры с ним нарушать нельзя, какими бы прекраснодивными твои переборы на лире бы не были. В этом мифе, в параллели с иудейской историей, видна главная соль – потеря радости жизни для многих народов земли через грядущий монотеизм. Только иудеям этот миф был представлен в его более поздней, жестокой версии, а вот древним грекам этот миф явился ещё в невинной, языческой прелести, в виде романтической истории, в виде тоски по небывалому Реннесансу, а не виде монашеской аскезы или в проклятии подлунному миру и краскам, которœ и изображал соляной столб на пути из Гоморры. Козий остров, названный Эгиной в честь любовницы Зевса, хранит у своих берегов множества кусочков шлемов в память о подвигах Агамемнона, а мой рассказ о собственном отце по крови, пока имеющим плоть и имя Геракл, в отличии от меня, никогда не смогущим ни того заиметь, ни другого, будет являться немного попыткой сœдинить разрозненные кусочки в единœ полотно, хотя бы в уголок на дырявом персидском ковре.
Фφ
Пустоты преданности вместо безумия дурака или дурачества безумца витают в голове, как жёлтые пчёлы над мёртвым львом, пока греческий Самсон, бритый Геракл, лежит у бронзового кувшина в предсмертной агонии, а перед его глазами маячит Троица, Первым, вроде Духа, предпоследний остров Крит, на котором он побывал, а Вторым, как будто Сыном, все несметные чудовища, которых он заборол и изничтожил, Третьим же, Отцом, королевство Плутона или царство Аида, в которœ ему предстоит либо войти и уйти с украденным Цербером, дабы доисполнить договор с Эврисфеем, либо войти и остаться навеки веков бесполезномысленной тенью.
Он спустился в ад. Цербер предстал ему сразу. У него было три головы и хвост в виде змеи. Он стал к Гераклу спиной и не видел и даже не слышал, как Геракл миновал его на пути к самому Аиду, ибо сын Зевеса крался как вор и почти не дышал в этой влажной тьме.
Супруга Аида, Персефона, богиня ада в модном наряде, расхохоталась, едва герой предстал перед ней. Светло-голубые глаза богини напоминали снег вершин Гиперборее, уж настолько ледяными были в них презрительные искры. Неожиданно Аид подошёл сзади Геракла и положил свою безкожную руку ему на плечо. Впервые судорога страха сковала Гераклу горло, в его голени будто вонзились кинжалы, его навсегда приковавшие сюда.
– Я не уверен, что ты на самом деле умер, – медленно произнёс Аид, угольно-чёрными глазами оглядывая рану на паху Геракла.
– Я тоже в этом не уверен, – ответил полубог. – Но это не столь важно. У меня есть договор, который нужно доисполнить. Мне необходимо вывести вашего пса на белый свет…
Персефона расхохоталась куда более жестоко,
