style="font-size:15px;"> – Ты – музыка, религия, любовь, война!
– Так как же наши имена?
Ох, любимая, ночные откровения между часом и трёх часто забываются днём. Облака сгустятся меж покровами ночи и вершинами гор. Моя музыкальная стихия шума, мой ураган, наполнится влагой предыдущих и последующих водных знаков и пойдёт к Океану, в котором растворена Тиамат и прочие производные женской природы.
– Возьми себе любœ имя, – сказал я. – Какая твоя любимая буква?
– «К»
– Бери любœ на «К». Но только не Кали Югу.
– Хорошо, любимый. А какœ возьмёшь ты?
– Я возьму имя Бога из Нового Завета и имя самого упоминæмого пророка в Коране. Моё имя будет Джошуа.
– А что нам делать с водоворотом жизней и смертей, сквозь которые мы пронесли наши первородные стихии?
– Ничего. Я лучше вновь потеряю язык.
В честь Диониса отмечались Анфестерии, ибо на дворе стояли красные дни швáта, одиннадцатой магхи и восьмого антестериона. Сатурн в Водолее был Кроносом в Козероге. Водолей раз в три дня был Юноша и Принц-полукровка, который то и делал, что управлял санями, укрывался подснежником и не ел ничего, кроме лавролистного волчеягодника. 21 января – 19 февраля.
Юнона благоволила собственным любимцам и в месяц праздника Виноградной лозы позволяла Водолею в изящной позе изливать семя из урны вместе с водой. Возможно, после этого подчинения Воды и стало возможным рождение убийцы короля морковных или дважды морковных цветов, однако сразу при свете первых звёзд не понять, защиту ли несут или гибель нашему здоровью постоянные путешествия, так с чего б это вдруг вменять всё в вину Водолею с его семечками? А? Симон умрёт, король умрёт, морковь завянет – вот что важно и трагично, когда как поиск знамения в прошлом лишь уводит нас в сторону от преодоления невзгод настоящего. Один голландский моряк любил подсматривать за танцами обнажённых девок в ливанских башнях, да так и погиб, схваченный пиратами – кто знает, может, он бы угодил к чистым ангелам заместо нечистых, если бы вместо рефлексии решился бы на насилие в одной из башен.
Минуя чистых и нечистых ангелов, из зеркала в полу храма выскочил священнослужитель, сидящий верхом на быке и с фонарём в руке. Кудрявый священник пытался выдать себя за шестьдесят первого из семидесяти апостолов, но я-то знал, что прежде всего он является тридцать первым нерукопожатым ламедвовником, который проповедовал Огонь во всем. Старого епископа звали Аристархом, родом он был из Амáсии, побирался в Апамéе, а Христа искал аж в самом Риме, прибегая к помощи филиппийцев, колоссян и фонаря, что у него в руке. Когда-то Аристарх был моим другом, прощающим преступление и вольные прегрешения, а его горящий фонарь воплощал гуманность и альтруизм. Но всё изменилось. Аристарх отошёл от дел и с достойной серьёзностью пробил себе путь внутрь себя. Но богатœ размышление
