ничего не заметил? – спрашивал Захо своего товарища, тяжело влезая на седло и умащиваясь.
– Это насчет чаю-то?
– Нет, не то, а совсем другое… Мне вот уже второй день кажется, что, судя по некоторым признакам, Перлович или рехнулся, или близок к этому.
– Ну, вот!
– Да, так. У Хмурова тогда: он думает, что его не видели, а…
– Это под окошками-то?
– Да.
– Это действительно странно. Да вот и теперь: чай готов, посуда подана, Шарип и вина принес: потому, немного понатерся уже и знает, что нужно, три часа сидели, а он и не предложил…
– Да ты бы сам налил.
– Неловко.
– А счет-то хмуровский как подмахнул.
– Как?
– Вверх ногами.
– Гм, смотри, скоро подмахнет где-нибудь «Фердинанд восьмой»1 – ну, и баста.
– Диковинное дело!
Едва только уехали купцы, Перлович бросил свою работу и посмотрел на часы.
– Половина третьего, никак уже светать начинает, – подумал он. – Черномазый дьяволенок! – произнес он громко.
– Эге! – отозвался Шарип, показываясь до половины в двери.
– Что тебе нужно?
– Тюра звал сейчас.
Перлович махнул отрицательно рукой и стал наливать себе чай в стакан.
– Неужели они его задержали? – думал Перлович наполовину про себя, наполовину вслух, – это было бы скверно, станут допытываться… не хотелось бы…
– Тюра, – начал опять Шарип у дверей.
– А?
– Самовар… – показал рукою сарт.
Перлович забыл завернуть кран, вода бежала на табурет, с него лилась на ковры и по сакле распространился беловатый пар.
– Эй, эй! – донесся из-за садовой стены сиплый детский крик.
Перлович быстро вышел из сакли, сбежал с лестницы и направился к калитке.
Маленькая фигурка сидела на корточках, как раз у самого порога, и скалила зубы.
– Отнес? – спросил его Перлович, придержав на всякий случай за ворот.
– Отнес.
– Ну что?
– Бить хотели, да я убежал… Акча давай2, ты говорил, много акча давать будешь…
Перловичу хотелось удостовериться, дошла ли его записка действительно по назначению.
– А какой тюра взял у тебя бумагу? – спросил он.
– Там два тюра был: красный и черный, у красного голова завязана, черный – Малайку по морде бил…
Сартенок взялся за щеку и начал жалобно хныкать.
– Акча давай, Малайка спать пойдет, – ревел он все громче и громче.
Перлович сунул ему что-то и выпустил ворот рубашки, за который во время разговора придерживал сартенка, тот подрал по дороге, кувыркаясь по временам через
