слез с лошади.
– В третьем году-с… Еще при генерале Романовском-с…4 – начал сотенный.
Звонкая трель трубы прозвенела к водопою, и на двор высыпали, в цветных ситцевых рубахах, несколько десятков оренбургских казаков.
Лошади весело заржали и топтались на месте.
Генерал вел жизнь регулярную: вставал рано утром и, пользуясь тем, что на улицах никого еще не было, выходил в одном белье на балкон своего дома и прохаживался с ароматною сигарою во рту. Так и теперь: он, отмерив раз пятнадцать длину и ширину своего балкона, присел на перила и стал соображать что-то, жестикулируя рукою от левого плеча к правому бедру, как бы поглаживая невидимую ленту и поправляя таковую же звезду.
Тучные формы генерала рельефно рисовались под тонким бельем, и, вероятно, генеральские думы были самого игривого характера, потому что он раза два пришлепнул себя по этим формам, процедя сквозь зубы: «Гм, недурно бы и бриллианты на шпагу».
Вдруг, как из-под земли, пред ним у самых перил балкона явилась Марфа Васильевна. Взволнованная, с ярким, пятнистым румянцем на щеках, верхом на взмыленном белом коне, она сразу показалась генералу каким-то видением, но он тотчас же узнал ее. С ловкостью, свойственною всем военным людям, он занес ногу через перила, хотел прямо соскочить на землю (благо, было очень низко) и помочь даме сойти с лошади, но вспомнил, в каком он костюме, слегка сконфузился и произнес приятным баритоном:
– Марфа Васильевна, pardon!.. Entrez, madame5… Я сию минуту. Казак, прими лошадь. Мина, умываться! – и исчез в дверях, мелькнув в них на мгновение своею тучною, белою фигурою.
Через секунду эта фигура показалась на мгновение в одном из окон. Марфа Васильевна, не слезая с лошади, кинулась к этому окну.
– Господа! Все проволочки, а время идет. Генерал! Ради Бога, да слушайте же!..
Она наклонилась над окном и заглянула вовнутрь комнаты. Невидимая рука задернула белую штору. Перед глазами Марфы Васильевны, вместо генерала, появился китаец в зеленом халате, под золотым балдахином, стреляющий из лука в красного дракона. За этим китайцем что-то плескалось и фыркало, и генеральский голос, захлебываясь, произносил по временам: «Лей на голову, на самое темя, болван!.. Три губкою спину… Вот так… что бы это там могло случиться?.. Запри дверь…»
Марфа Васильевна чуть не плюнула со злости в этого китайца и рванулась к подъезду. Часовой почему-то отсалютовал, два казака кинулись принимать лошадь.
В ворота въехал Перлович.
– Марфа Васильевна, – сказал он, – поезжайте-ка лучше домой и успокойтесь, ведь вы на себя не похожи.
Марфа Васильевна хотела что-то возражать…
– Да ведь совсем скандал выходит… Смотрите, вот уж на улицах народ показался…
Она посмотрела вдоль улицы: длинные извозчичьи дрожки в одну лошадь дребезжали по новому шоссе, в этих дрожках сидели две офицерские шинели и клевали носами: они, кажется, не из дому ехали, а скорее домой. Барыня в розовом платье, с голубым зонтиком,
